Московиты против мадиамлян, амаликитян и жителей Иерихона? Тема "нечистых народов" в культуре Русского государства в конце XVII в.
25 мая 2021 года состоялся очередной семинар, посвященный дискурсам религиозного насилия. С докладом выступил Олег Русаковский. Публикуем репортаж о семинаре и резюме доклада
![Московиты против мадиамлян, амаликитян и жителей Иерихона? Тема "нечистых народов" в культуре Русского государства в конце XVII в.](/data/2021/09/23/1474024524/3krymskie-poxodi-16871689.jpeg "Московиты против мадиамлян, амаликитян и жителей Иерихона? Тема "нечистых народов" в культуре Русского государства в конце XVII в.")
25 мая 2021 года Лаборатория медиевистических исследований, Центр франко-российских исследований в Москве и Центр украинистики и белорусистики исторического факультета МГУ провели онлайн воркшоп «Московиты против мадиамлян, амаликитян и жителей Иерихона? Тема "нечистых народов" в культуре Русского государства в конце XVII в.». Он стал продолжением научного проекта, посвященного дискурсам религиозного насилия в христианских культурах Средних веков и раннего Нового времени в «латинских» и византийско-православных регионах Европы.
Одной из центральных задач семинара стал вопрос о корреляции богословских, экзегетических и религиозно-ментальных установок c темой «священной войны» в культуре Московской Руси в конце XVII в. В этом отношении настоящая встреча стала продолжением выступления Валери Кивельсон (Мичиганский университет) в «Дискуссионном средневековье» в июне 2020 г. «Как изобразить ненависть? Иноверцы в миниатюрах Лицевого свода», в котором на примере Лицевого свода середины XVI в. было показано, что православной культуре Московской Руси той эпохи не были присущи расовые и дегуманизирующие черты, которые приписывались бы иудеям и мусульманам.
Семинар 25 мая 2021 г. открылся докладом Олега Владимировича Русаковского (ВШЭ) «Ветхозаветные образы врага в русских дискурсах "священной войны" конца XVII в.: некоторые предварительные наблюдения». Ниже приводим подготовленное автором резюме доклада и репортаж А.М. Шпирта и М.В. Дмитриева.
«Ветхозаветные образы врага в русских дискурсах "священной войны" конца XVII в.: некоторые предварительные наблюдения» (резюме доклада)
В докладе речь шла о том, как в какой степени на представления русских о военном насилии, в том числе, религиозно мотивированном, могли повлиять многочисленные примеры подобного насилия, которые русские читатели находили в исторических книгах Ветхого Завета. Библейский исторический нарратив, в особенности книга Второзакония, книга Судей и книга Иисуса Навина, полон описаний жестокостей вплоть до полного физического истребления, совершенных в ходе обретения Земли Обетованной народом Израилевым по прямому повелению Господа. Наиболее известно в этом ряду разрушение Иерихона и убийство всех его жителей Иисусом Навином (Нав. 6: 1 – 27), а также аналогичные действия по отношению к амаликитянам, мадианитянам и некоторым из моавитян, совершенные по приказу Моисея (напр., Исх. 17: 8 – 16). Для христианских мыслителей эти фрагменты Св. Писания, с одной стороны, предлагали готовую модель священного насилия в его крайних проявлениях, с другой – ставили вопрос о том, возможно ли подобное насилие в современной им действительности.
В русской традиции языческие народы Библии обычно отождествлялись с тюркскими народами великой степи и, реже, с европейскими противниками Руси или с заподозренными в ереси русскими. Во второй половине XVII в. упоминания о победах Моисея и Иисуса Навина над неверными заняли твердое место в антитурецком дискурсе, например, в сочинениях Кариона Истомина и Игнатия Римского-Корсакова. Единственным русским текстом, поставившим на основе библейских примеров проблему допустимости религиозного насилия в его крайних формах, стала «Беседа о брани» Симеона Полоцкого, созданная в 1676 г. во время первой за долгое время русско-турецкой войны. Симеон, следуя за западными и восточными отцами церкви, от Амвросия Медиоланского и Блаженного Августина, до Иоанна Златоуста и Григория Назианзина, отстаивал право христианских народов на справедливую войну, в том числе наступательную, аргументируя это суждение стандартных набором ветхозаветных exempla. В то же время он указывал на запрет христианским воинам намеренно причинять вред «человекам, не угодным ко брани», т. е. женщинам, детям, старикам и духовным лицам. Полное истребление язычников Ханаана, очевидно, противоречило этому запрету, поэтому Симеон уделил ему отдельное внимание:
«А яко Моисий иногда повеле и жены и младенцы убивати, яко чтем в Деутерионе во главе 2 и 3, не того ради то и нашым воем есть свободно, ибо он Божьим откровением, светло познавше тако Бога хотети, ему же никто же рещи может, всякую тако творити».
Настаивая на необходимости особой божественной санкции в контексте крайнего насилия на священной войне, Симеон, очевидно, следовал за католическими богословами, настаивавшими на недопустимости подобных действий в современных им войнах.
Распространение ветхозаветных образов, связанных со священным насилием против язычников, не ограничивалось страницами богословских или нравоучительных сочинений. Начиная с конца XV в. сцены войн, которые вели Моисей, Гедеон и Иисус Навин появляются в московской фресковой живописи и на знаменах русских войск. В то время как московские великие князья и, позднее, русские цари отождествлялись в этих изображениях с праведными вождями Израиля, их противникам отводилась роль амаликитян, мадианитян и прочих языческих народов Ханаана. Фрески с подобными сюжетами мы находим в Благовещенском и Архангельском соборах Московского Кремля. Выполненный в XVI в. большой ветхозаветный цикл, включавший в себя сцены битв и истребления покоренных народов, украшал стены утраченной сегодня Золотой палаты Московского Кремля. Вероятно, в качестве параллели к нему могут рассматриваться многие миниатюры Лицевого свода конца 1560-х гг. В середине – второй половине XVII в. сценами битв израильтян с язычниками и, реже, избиения последних, были украшены стены ярославских церквей Николы Надеина, Ильи Пророка и Иоанна Предтечи в Ярославле, церкви Вознесения в Ростове Великом и некоторых других храмов. В большинстве случаев ветхозаветные циклы, непосредственной иконографической основой которых служили западноевропейские гравюры, размещались на стенах галерей храмов, которые были хорошо доступны для тщательного и неторопливого рассматривания прихожанами во время вне церковной службы. Следует, впрочем, подчеркнуть, что изображения покоренных и гибнущих язычников в них обычно лишены четко выраженных религиозных или этнических маркеров, благодаря которым современники могли бы отождествить их с современными мусульманскими народами или выходцами из Западной Европы.
Некоторые источники конца XVII в. позволяют предполагать, что библейские примеры священной войны и религиозно-этнического насилия в его крайних формах могли оказывать влияние на русских участников реальных военных конфликтов. Так, в 1696 г., комментируя близкое падение османской крепости Азов, думный дьяк Андрей Виниус писал в частном письме царю: Петру:
«[Господь да] пошлет на супостаты ваша страх и трепет и на все поганския народы, окрест Азова живущия, яко древле посла Бог на все Хананейския народы, иже противо людей Божиих стати не возмогоша, но первый их град Ерихон в седмый день обхождения киота взят бысть и гласом труб стены падоша».
Виниус не призывал, однако, к истреблению населявших Азов турок и татар. Гораздо более радикален был анонимный автор т. н. «Летописца 1700 г.», по всей видимости, московский дворянин, служивший в Нарвском походе под началом Б. П. Шереметева. Оспаривая царский запрет разграблять шведские мызы в окрестностях осажденной Нарвы, он прямо ссылался на ветхозаветные примеры как на источники легитимации насилия на войне:
«Понеже должно у Спасителя нашего прежде упросити, потом же и ко граду приступати, как прежде в вечныя лета храбрые первые и святые ратоборцы Моисей и Аарон, Исус Навин, вожди и судьи израилевы. Прежде свыше упросиша и молитвою Бога милостива себе сотвориша, ниже заповеди его преступиша, потом же Аммалика победиша; в землю обетованную приидоша, языческии грады прияша, тамо вся языки избиша; селы и веси прияша; скоро писцы роспиша – храбрым своим израильтеским всем в наследие жительства предаша; а которых языков не избиша, тех в работу себе взяша, дровосеки и водоносы учиниша [ср. Нав. 9: 27], а не достойную честь им воздаяше, понеже божие повеление исправляше, острые мечи врагов поедаше».
Приведенные примеры из текстов различных жанров, от религиозной публицистики до частной переписки, дополненные изобразительными источниками, позволяют, с известной осторожностью, сделать ряд предположений. Ветхозаветные сюжеты, связанные с крайними проявлениями священной войны, были хорошо знакомы российской аристократии и дворянству, в т. ч. провинциальному, во второй половине XVII в. В большинстве случаев актуализация этих примеров происходила под прямым или косвенным западным влиянием – католической теологии, как это было в случае Симеона Полоцкого, или же европейских гравюр, послуживших основой для творчества русских живописцев. Русские авторы, касавшиеся данных сюжетов, проявляли обычно известную осторожность и не использовали их прямо для легитимации крайних форм религиозно мотивированного насилия. Пример «Летописца 1700 г.» показывает, однако, что буквальная интерпретация книги Иисуса Навина не была чужда восприятию образованной части рубежа XVII – XVIII вв. и, в известных условиях, могла переноситься на современные конфликты и определять отношение к иноконфессиональным жителям покоряемых территорий.
Источники
Симеон Полоцкий. Беседа о брани (Государственный Исторический Музей. Отдел рукописей. Син. 660. Л. 159 – 180)
Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 1. СПб., 1887.
Летописец 1700 года / Пред. П. Пекарского. СПб., 1868.
Избранная библиография
Богданов А. П. Московская публицистика последней четверти XVII в. М., 2001.
Elssner T. R. Josua und seine Kriege in jüdischer und christlicher Rezeptionsgeschichte. Stuttgart, 2008.
Rowland D. B. Moscow – the Third Rome or the New Israel? // The Russian Review 55 (1996). P. 591 – 614
Rowland D. B. Biblical Imagery in the Political Culture of Early Modern Russia: The Blessed Host of the Heavinly Tsar // Medieval Russian Culture / Ed. by M. S. Flier, D. Rowland. London, 1994. Vol. 2. P. 182 – 212.
Докладчик поделился соображениями об образах «нечистых народов» в дискурсах «священной войны» в Московском государстве в конце XVII в., когда русские войска вели шли войны с турками, крымскими татарами (Чигиринские походы, крымский поход В.В. Голицына, взятие Азова) и шведами (Северная война). В начале выступления он отметил, что тема использования ветхозаветных историй об обретении земли обетованной, завоевании Ханаана и жесткого отношения к покоренным племенам для оправдания насилия против иноверцев и еретиков хорошо изучена на основе западноевропейского материала (важная сравнительно недавняя монография Томаса Элснера: Elssner Th. R. Josua und seine Kriege in jüdischer und christlicher Rezeptionsgeschichte. Stuttgart, 2008; книга доступна по электронной подписке ВШЭ), в то время как русские источники для раскрытия подобной тематики практически не привлекались. Вместе с тем взгляд на врага через призму библейского текста, уподобление царей ветхозаветным героям, а их врагов – «нечестивым народам» - сохраняли свою актуальность в русских источниках вплоть до первой четверти XVIII в. (Стефан Яворский, Гавриил Бужинский). В разряд «нечестивых народов» попадали не только мусульмане (татары и турки), но и шведы. Так, в роли мадиамлян они фигурируют в сочинении Ивана Посошкова «О ратном поведении», «языческими народами» становятся ливонцы.
Весьма подробно О.В. Русаковский остановился на иконографических источниках. Во фресках русских храмов, летописных иллюстрациях и даже росписях светских помещений («Золотая палата» Государева двора) мы можем найти весьма натуралистические описания кровавых расправ над языческими народами (росписи ярославских церквей Николы Надеина и Ильи Пророка, а также храмов Московского Кремля). В поле зрения попадают не только сцены резни, но и раздел трофеев. В ряде случаев заметна прямое или опосредованное влияние западной живописи (например, иллюстрированных библий) Хотя, как отмечает докладчик, по сравнению с западноевропейскими образцами, изображения такого рода в Московском государстве все же достаточно редки. Редко также можно встретить высказывания о полном уничтожении противника, в большей степени о покорении, обращении, взятии добычи. Отсылки к ветхозаветной истории использовались, но, по мнению О.В. Русаковского, не являлись доминирующим дискурсом.
В докладе О.В. Русаковский также указал на взаимодействие теологических дискурсов и новых военных практик. Военная революция XVI-XVII вв., связанная с появлением новых видов войск, укреплением дисциплины, привела к переоценке этики войны, постепенно меняла отношение к пленным и мирному населению. В «Беседе о брани», компилятивном сочинении Симеона Полоцкого (1676 г.), указывается, что заповедь истребления языческого населения дана только Моисею и избранному народу, в то время как в настоящее время умышленно убивать женщин и детей покоренных городов является преступлением. Эта традиция, как отмечает О.В. Русаковский, восходит к моральному учению Франсиско де Виторио (1486-1546) и Франсиско Суареса (1548-1617). Таким образом, меняются границы дозволенного насилия, в его осуществлении появляются сдерживающие обстоятельства. С другой стороны, анонимный автор «Летописца» 1700 г., участник Северной войны, упрекает Петра I в пренебрежении божественными заповедями, так как тот отказался от традиционного летоисчисления и не разрешил русским войскам грабить мирное население.
Вопросы соотношения библейско-литературных топосов, религиозной риторики и практики насилия над «иноверцами» оказались в центре внимания во время дискуссии. М.В. Дмитриев говорил об опыте отношения Московского государства и его элит к мусульманскому населению России, в котором никак не видно ни именно религиозного насилия, ни остро враждебной религиозной риторики (за исключение времени завоевания Казани), ни апелляций к Библии; непоследовательны и редки были случаи христианской миссии среди мусульман или язычников. Говорилось, что перемены начались в конце XVII в., и важен тот факт, что в 1683 г. были изданы антимусульманские сочинения Иоанникия Галятовского – «Лебедь» и «Алькоран» - с призывами к священной войне против ислама. Это было время Чигиринских походов и помещики-мусульмане, отказавшиеся воевать против Турции, были лишены своих поместий (некоторым они потом, тем не менее, были возвращены).
Кажется, что семинар показал ещё раз, что, во-первых, мы до сих пор очень мало знаем о том, каким были на самом деле отношение общества допетровской Московской Руси к «иноверцам», к мусульманам, в частности; во-вторых, до сих не объяснено «примирительное» отношение церковных кругов Московской Руси к исламу; в-третьих, видимо, поворот от «мира к войне» в антиисламской идеологии Москоского государства произошел в конце XVII в.
А.М. Шпирт
М.В. Дмитриев
Состоявшиеся семинары и воркшопы Лаборатории, посвященные этой проблематике
30 ноября 2020 г. «Сосуществовать в нетерпимости? Почему религиозное насилие восторжествовало в XVII в. во Франции, Центральной Европе, в Речи Посполитой?»
26 октября 2020 г. «Религиозное насилие и веротерпимость в истории Речи Посполитой, XVI–XVII вв.»
27 мая 2020 г. «Религиозное насилие в идеологии, ментальности и практике Тридцатилетней войны»
19 июня 2020. «Московская Русь и «иноверцы»: что тут странно?» Доклад В. Кивельсон «Как изобразить ненависть? Иноверцы в миниатюрах Лицевого свода».
8 февраля 2020 г. «Религиозное насилие и веротерпимость: опыт английской Реформации»
17 января 2019 г. «Откуда столько религиозной ненависти? Загадка нетерпимости в истории христианской Европы»
13 июня 2019 г. «Ересь… Ересь!! Ересь?? Дискурсы «еретического» и проблема религиозного насилия в христианских традициях (Средние века и раннее Новое время)»
12 февраля 2018 г. «Религиозные войны на западе и на востоке Европы в XVI – XVII вв.?»
5 апреля 2016 г. «Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.) и Вестфальский мир (1648 г.): рождение модерной модели религиозно-культурного плюрализма?»
Из работ, посвященных взгдяду на «иноверцев» в Московской Руси
Булычев А.А. История одной политической кампании XVII века. Законодательные акты второй половины 1620-х годов о запрете свободного распространения «литовских» печатных и рукописных книг в России. М., 2004.
Дмитриев М.В. Московская Русь перед лицом «иноверия»: восточнохристианская модель религиозно-культурного плюрализма? // Средневековая Европа: Восток и Запад. М., 2014. С. 233-324.
Лаушкин А.В. Русь и соседи: история этноконфессиональных представлений в древнерусской книжности XI–XIII вв. М., 2019.
Опарина Т.А. Конфессиональные нормы принятия русского подданства шляхтичами-католиками Речи Посполитой (первая половина XVII в.) // Z dziejów kultury prawnej. Studia ofiarowane Profesorowi Juliuszowi Bardachowi w dziewięćdziesięciolecie urodzin. Warszawa, 2004. S. 149-168.
Опарина Т.А. Представления о христианине другой конфессии в России первой половины XVII в. // Древняя Русь и Запад. М., 1996. С. 160-166.
Опарина Т.А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии Новосибирск, 1998.
Опарина Т.А «Книги литовской печати» в «спецхране» Московского Кремля // Славяноведение. 2002. № 2. С. 140-148.
Орленко С.П. Выходцы из Западной Европы в России XVII века. Правовой статус и реальное положение. Москва: Древлехранилище, 2004.
Цветаев Д.В. Литературная борьба с протестантством в Московском государстве. М., 1887.
Цветаев Д.В. Протестанство и протестанты в России до эпохи преобразований. M.,1890.
Bushkovitch P. Orthodoxy and Islam in Russia, 988-1725 // Religion und Integration im Moskauer Russland. Konzepte und Praktiken, Potentiale und Grenzen. 14. – 17. Jahrhundert. Hrsg. von L. Steindorff. Wiesbaden, 2010 (=Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte, 76). S. 117-144.
Dmitriev M. Muslims in Muscovy (Fifteenth through Seventeenth centuries): Integration or Exclusion? // Religious Minorities, Integration and the State / Ed. by J. Tolan, I. Jablonka, N. Jaspert, J.-Ph. Schreiber. Turnhout, 2016. P. 85-102.
Kappeler A. Russlands erste Nationalitäten. Das Zarenreich und die Völker der Mittleren Wolga vom 16. Bis 19. Jahrhundert. Köln-Wien: Böhlau Verlag, 1982.
Kivelson V. Cartographies of Tsardom. The Land and its Meanings in 17th-century Russia. Ithaca, 2006.
Khodarkovsky M. The Conversion of Non-Christians in Early Modern Russia // Of Religion and Empire. Missions, Conversion, and Tolerance in Tsarist Russia. Ed. by R. P. Geraci and M. Khodarkovsky. Ithaca and London, 2001. P. 115-144.
Khodarkovsky M. Russia’s Steppe Frontier. The Making of a Colonial Empire, 1500-1800. Indiana Univ. Press, 2002.
Nolte H.-H. Religiöse Toleranz in Russland 1600-1725. Göttingen, 1969.
Nolte H.-H. Verständnis und Bedeutung der religiösen Toleranz in Russland, 1600-1725. Zur Kirchlichkeit des Moskauer Reiche // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge, XVII (1969). S. 494-530.
Pelenski J. Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology (1438-1560s). Hague-Paris, 1974.
Romaniello M.P. The Elusive Empire. Kazan and the Creation of Russia. 1552-1671. Wisconsin, 2012.
Rowland D. Biblical Imagery in the Political Culture of Early Modern Russia: The Blessed Host of the Heavenly Tsar // Medival Russian Culture / Ed. by M. S. Flier, D. Rowland. London, 1994. Vol. 2. P. 182-212.
Scharf C. Konfessionelle Vielfalt und Orthodoxe Autokratie im früneuzeitlichen Russland // Deutschland und Europa in der Neuzeit. Festschrift für Karl Otmar Freiherr von Aretin zum 65. Geburtstag. Stuttgart, 1988. S. 179-192.
Slezkine Y. Arctic Mirrors. Russia and the Small Peoples of the North. Ithaca and London, 1994.