На языке даров: Правила символической коммуникации в Европе 1000 – 1700 годов

В сентябре 2016 г. проект был успешно завершен с выходом коллективного труда "На языке даров. Правила символической коммуникации в Европе 1000 - 1700 гг." (издательство РОССПЭН) под редакций Герда Альтхофа и Михаила Бойцова. 

Международный проект "На языке даров" был начат еще ранее основания Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ, однако в настоящее время продолжается как составная часть субпроекта В "Символическое наследие европейского Средневековья" основного проекта, который в 2011-2014 гг. назывался "Восток и Запад Европы в Средние века и раннее Новое время: общее историко-культурное пространство, региональное своеобразие и динамика взаимодействия", теперь "Общее и особенное в динамике культурного и политического развития на Востоке и Западе Европы в X — XVII вв." Наряду с НИУ ВШЭ в проекте участвуют: Федеральное государственное учреждение культуры «Государственный историко-культурный музей-заповедник “Московский Кремль”», эксцелленцкластер «Религия и политика в культурах Нового времени и предшествовавших ему эпох» Вестфальского университета им. Вильгельма в Мюнстере и Исторический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Концепция проекта:

Инициаторы проекта исходят из давно признанного тезиса: на протяжении весьма длительного времени дары играли (а отчасти продолжают играть и сегодня) весьма существенную роль в выстраивании и поддержании как «горизонтальных», так и иерархических связей – социального, политического и религиозного характера. Культуры дарения в доиндустриальных обществах строились на том, что дары несли в себе символические смыслы, они наглядно выражали отношения между дарителем и одаряемым, тем самым объективируя и визуализируя совокупность прав и обязанностей каждой из сторон. Добровольная непринужденность, с которой, казалось бы, подносились дары, при ближайшем рассмотрении весьма часто оказывается не более чем видимостью. В действительности при дарении и получении ответных даров необходимо было руководствоваться большим числом сложных норм и правил. Насколько «международными» были эти правила, – вопрос, давно уже заслуживающий серьезного обсуждения.

Дары позволяли завязывать отношения самого различного свойства, а также поддерживать их, продлевать или интенсифицировать. Дары сигнализировали о стремлении дарителя к миру с одариваемым, ко взаимопониманию с ним, доброму согласию и сотрудничеству. Они создавали условия для вступления в переговоры и определяли их атмосферу. Они создавали взаимное доверие и подтверждали обоснованность такого доверия. Символически выражая уже сложившиеся отношения и служа залогом поддержания их в том же состоянии и впредь, дары могли способствовать укреплению установившегося порядка. Однако случалось и наоборот: какой-нибудь особенно значительный дар, обладавший легитимирующей силой, мог вознести одаренного высоко над людьми его положения. Он мог тем самым свидетельствовать об уже произошедшей трансформации социальных и политических отношений, но мог и сам усилить такие трансформации или даже их впервые вызвать. Таким образом, в различных обстоятельствах дары могли действовать то как стабилизирующий фактор, то, напротив, как такой, что только усиливал социальную динамику.

Политические границы, границы между культурами и религиями, вероятно не мешали восприятию символических смыслов, заключенных в даре – по крайней мере, важнейших из них. Точно так же, вероятно, повсеместно признавалось, что как поднесение даров, так и их принятие налагает на каждую из сторон определенные обязательства. Эта презумпция относилась не только к светским отношениям в земном мире, она проявлялась и в общении с силами небесными. Ведь подразумевалось, что дары – будь то материальные подношения или же нематериальные молитвы – обязывали Бога и святых ко встречным дарениям. О распространенности веры в такого рода взаимный характер отношений лучше всего свидетельствуют бесчисленные храмы, монастыри и разнообразные вклады в них, которые должны были послужить спасению душ ктиторов.

Однако Господь, Богоматерь и святые вполне могли выступать не только стороной, реагирующей на подношение разного рода дарений, но и, напротив, становиться инициаторами обмена дарами. Не говоря уже о Святых Дарах, и без того относившихся к самой основе христианской веры, сердцевине церковной обрядности и главному нерву богословия, небеса в тех или иных важных ситуациях могли посылать людям «разовые», но исключительно значимые дары. К их числу относились как материальные предметы (иконы, мечи, знамена, венцы, елей для помазания, кресты, мощи святых и т.п.), так и неосязаемые проявления благосклонности (чудесное исцеление, победа в сражении, спасение от опасности, нежданная удача…). Встречная благодарность одаренных выражалась, разумеется, преимущественно в ктиторстве.

Приведет ли дарение к желаемым конкретным результатам (которые могли быть, как ясно из уже сказанного, весьма разнообразными), зависело от соблюдения множества норм и правил, которые дарителю необходимо было принять во внимание. Такие «правила обмена дарами» если и фиксировались на письме, то крайне редко – обычно они существовали лишь в сознании современников и понимались в категориях обычая. Несмотря на отсутствие письменной фиксации, такие нормы соблюдались весьма последовательно. Одна из главных задач проекта  состоит как раз в выявлении правил обмена дарами и в выяснении, обладали ли они универсальным значением или же действовали только в определенных пределах – региональных, культурных, а может быть, даже локальных.

Примером одного из таких правил является представление о взаимном характере дарения: едва ли не повсеместно признавалось, что «дар требует отдара». Однако простая констатация фундаментальности принципа do ut des сама по себе еще совершенно недостаточна для понимания всего разнообразия явлений, относящихся к практикам обмена дарами. Будет ли действительно поднесен встречный дар, определялось в конечном счете не столько данным общим принципом, сколько рисунком конкретных отношений между дарителем и одаряемым. Кроме того, вступали в действие дополнительные нормы, в зависимости от того, кто именно совершал дарение – тот, кто был ниже статусом или же тот, кто был выше. Обычаи определяли, кому положено делать подношение первым, когда и при каких условиях, следует ли при этом вообще ожидать встречного дара или, может быть, вовсе нет, как явно подразумевалось во многих ситуациях. Без знания дополнительных «ассиметричных» правил историку вряд ли удастся разобраться в разнообразии логик обмена дарами и понять его роль как для установления связей между людьми – близкими и далекими, – так и для развития этих отношений, в которых практически всегда необходимо было решать вопрос об уровнях статусов участников. Именно потому, что в ходе реализации проекта предполагается провести сопоставление материалов, относящихся к различным культурам, можно ожидать, что он позволит выявить новые данные о том, как именно в дарениях отражались различия в ранге между участниками. Имелись ли универсальные практики ассиметричного обмена или же, например, при «международных» контактах вступали в силу иные правила, нежели действовавшие внутри отдельных сообществ с их четко сложившимися иерархиями?

Конечно, вопрос о нормах и правилах обмена неверно было бы рассматривать в отрыве от рассмотрения случаев нарушения таких правил, попыток отменить одни нормы и ввести другие — случаев нередких и к тому же достаточно хорошо засвидетельствованных. Помимо этого, обмен дарами в обществах, построенных на принципах статуса и чести, нередко включал в себя момент соревновательности, который тоже мог приводить к отклонениям от общих усредненных норм. Раз подарок служил в той или иной форме выражением статуса как дарителя, так и одаряемого, понятно, что с его помощью можно было при желании не только возвысить, но и унизить, вызвать у одаряемого почтение и благодарность или же, напротив, раздражение и гнев. Судя по всему, случаи такой сознательной смысловой игры с неписаными правилами поднесения даров были отнюдь не редкими.

Даже тех немногих соображений, что были приведены выше, достаточно, думается, для признания, что тема «дары и обмен дарами» относится к той области, в которой исследователь может особенно отчетливо разглядеть характерные особенности функционирования доиндустриальных обществ. К числу этих особенностей относятся прежде всего важная роль символических действий, эффективность разного рода неформальных практик и обязывающая сила неписаных норм.

Специфика проекта состоит в том, что в ходе его реализации рассматриваться феномены со всей Европы, что позволяет провести сопоставительный анализ сходных практик и установок, во-первых, в западноевропейском регионе, во-вторых, в центральной Европе, и, наконец, (но далеко не в последнюю очередь) на ее православном Востоке. Опирается такой анализ прежде всего на сравнение между тремя большими культурно-политическими образованиями: Византийской империей, Священной Римской империей и русскими землями в их различных исторических проявлениях (Киевская Русь, Московское царство, западнорусские земли в составе польско-литовской державы). Преимущественное внимание, уделяемое этим трем регионам, не означает, конечно же, что исключается рассмотрение других политических сообществ.

Благодаря такой системе приоритетов, основные вопросы, которые находятся фокусе общего внимания участников проекта предстают все время в новом освещении. Вопросы эти формулируются следующим образом: Имеет ли смыл попытаться составить сравнительную семантику и грамматику языка даров? Или, может быть, напротив, преобладали совершенно непохожие друг на друга формы дарений, и в разных культурах придерживались глубоко различных правил игры? Из ответов на эти вопросы появятся аргументы для более широкой дискуссии на тему, велась ли важнейшая для европейской культуры символическая коммуникация на всем большом общеевропейском пространстве при помощи одного и того же языка или, возможно, на различных диалектах одного и того же языка, или же на языках, хотя и различных, но родственных? А может, все же преобладали принципиальные отличия, создававшие постоянные недоразумения и делавшие общение малопродуктивным?

Само собой разумеется, что ситуация не могла оставаться одинаковой на протяжении всего длительного промежутка времени – от XI до XVII в., – попадающего в поле зрения участников проекта, и проследить хронологическую динамику происходивших изменений – также относится к числу их задач.