Круглый стол «Социальная дисциплинаризация в католической Франции XVII в.?»

22 октября 2021 года состоялся семинар из серии «Христианство в истории Европы Средних веков и Нового времени», построенный вокруг доклада Сержа Брюнэ «Дисциплинировать деревенщину? Кальвинистские консистории и братства Св. Причастия во Франции XVII в.: общее и различное». Публикуем репортаж об этом событии и заметку М.В. Дмитриева о социальной дисциплинаризации в истории «латинской» Европы в раннее Новое время

Caesar de Bus

22 октября 2021 года Лаборатория медиевистических исследований НИУ ВШЭ и Центр украинистики и белорусистики исторического факультета МГУ совместно с лабораторией CRISES университета Поля Валери Монпелье III провели в онлайн-режиме круглый стол на тему «Социальная дисциплинаризация в католической Франции XVII в.?» (Socialdisziplinierung dans la France catholique du XVIIème siècle?). В нём приняли участие и русские, и французские историки.

Круглый стол 22 октября продолжил серию семинаров, воркшопов и коллоквиумов «Христианство в истории Европы Средних веков и Нового времени» (Le fait religieux dans l’histoire de l’Europe), которую Лаборатория медиевистических исследований проводит с 2017 года совместно с Центром франко-российских исследований в Москве. Эти семинары и воркшопы стали «ответвлением» проекта Лаборатории «Дискуссионное средневековье».

Задача круглого стола заключалась в том, чтобы, продолжая работу в области сравнительной истории христианских традиций Европы, взглянуть на состояние исследований, посвященных тому феномену истории Европы в раннее Новое время, который немецкая и (вслед за ней) международная историография называет социальной дисциплинаризацией (Sozialdisziplinierung), тесной связанной с процессами конфессионализации (Konfessionalisierung).

В центр внимания был поставлен вопрос: позволяют ли доступные источники и состояние исследований идентифицировать в социальных, политических, юридических, идеологических, ментальных практиках католической Франции XVII в. реальность, которая соответствовала бы понятию Sozialdisziplinierung?

Проблематика социальной дисциплинаризации, о которой впервые заговорили немецкие исследователи в 1960-х гг. (Г. Острайх), является фундаментальной для западного мира в период перехода от Средних веков к Новому времени. Речь идет не только о воздействии церкви на общество, но и о том, что сверху навязывается и внедряется много более жесткий, чем прежде, контроль над индивидуальной жизнью, что со временем приводит к появлению внутреннего самоконтроля и самодисциплины индивида. Многие исследователи данного феномена пишут о том, что этот процесс охватывал все сферы общественной жизни в ранее Новое время, и был важнейшим процессом модернизации.

Открывая круглый стол, М.В. Дмитриев отметил, что французские историки избегают употреблять понятие и термин «социальная дисциплинаризация», когда пишут о католической культуре Франции в XVII в. Почему? Есть ли на это серьёзные основания? Соответственно, вопрос, адресованный докладчику, был таков: позволяют ли изученные Сержом Брюнэ огромные массивы источников по истории христианства в ряде регионов юга и юго-запада Франции идентифицировать феномен социальной дисциплинаризации во Франции XVII в.

Другой поставленный вопрос был нацелен на компаративистскую перспективу: если признать, что Московская Русь, равно как и весь православный восток Европы, не знала в ранее Новое время социальной дисциплинаризации, то насколько сам факт отсутствия дисциплинаризационных процессов в православных культурах Восточной Европы позволяет лучше понять западный опыт?

С. Брюнэ представил очень большой доклад «Дисциплинировать деревенщину? Кальвинистские консистории и братства Св. Причастия во Франции XVII в.: общее и различное» (“Discipliner les rustres? Pour une approche comparée des consistoires calvinistes et des confréries du Saint Sacrement dans la France du XVIIe siècle”).

Историк согласился с тем, что, действительно, во французской историографии католической культуры XVI-XVII вв. термин «социальная дисциплинаризация» почти не применяется, однако это не значит, что самих процессов социального дисциплинирования во Франции этой эпохи не происходило. На основании результатов изучения религиозной культуры южных и юго-западных регионов Франции (от Байонны до Арля) и миссионерской деятельности иезуитов и других орденов во второй четверти XVII вв. С. Брюнэ выдвигает следующий тезис: деятельность католических братств Св. Причастия в этих регионах по своему содержанию очень похожа на то, что делают кальвинистские консистории в тех же и других регионах Франции (деятельность же последних вполне соответствует параметрам «социальной дисциплинаризации»). В своих исследованиях Брюнэ опирается на несколько разрядов источников: материалы миссий (в частности миссий иезуита Ж. Фурко в 1630-1640-е годы; миссионерский дневник Ж. Фурко опубликован С. Брюнэ: Relation de la Mission des Pyrénées (1635-1649). Le jésuite Jean Forcaud face à la montagne / Publié par S. Brunet. Paris, 2008); материалы церковных «визитаций»; документацию приходских советов, которые занимались материальной стороной храмовой жизни (fabriques); документацию церковных братств и муниципальных органов суда и администрации; живопись и убранство храмов и сакральных пространств, которые отражали изменения в религиозной жизни приходов.

Особое внимание С. Брюнэ уделил трём сюжетам. Во-первых, тому, как внутрихрамовые пространства и религиозная живопись модифицировались таким образом, чтобы абсолютным центром всей богослужебной деятельности становилась Евхаристия и почитание Св. Даров. Во-вторых, тому, как в приходах действовали созданные миссионерами и местным католическим духовенством братства Св. Причастия. В-третьих, тому, как развертывались и в чём состояли миссии.

Задачей и миссий, и братств была борьба с теми, кого называли «добродетельными дикарями», то  есть с такими христианами, которые недостаточно глубоко, адекватно и полно усвоили нормы христианской морали и христианской культуры вообще. Целью было «переустроить» религиозные убеждения и привычки прихожан. Церковные братства становились в руках католического духовенства важнейшим инструментом не только религиозного, но и социального контроля над религиозной (соблюдение храмовой и домашней набожности, постоянное почитание Св. Даров, частые исповеди, регулярность и правильность богослужений, участие в процессиях и паломничествах, надзор за религиозными взглядами прихожанами) и частной жизнью населения. Братства Св. Причастия постепенно поглощали другие существующие братства или контролировали их с тем, что чтобы всё соответствовало нормам устава, которые со временем приравнивались к нормам личного поведения в мирской жизни.

С. Брюнэ приходит к выводу, что братство Св. Причастия можно рассматривать как религиозный суд (чаще всего в него входили кюре, глава братства и глава местного муниципалитета). Оно действовало подобно тому, как действовали кальвинистские консистории (которые, правда, вели ещё и протоколы). Существовала также практика доносов как внутри общины, так и во всем поселении. При этом братство избегало вмешательства в сферу светских локальных судов: оно лишь взаимодействовало с местными муниципалитетами и совместно с ними объявляло ряд норм должного общественного поведения. Так за братствами Св. Причастия закрепились функции религиозного дублирования решений и норм светской власти.

Произошли и параллельные качественные изменения в убранстве храмов. Абсолютным центром становится все, что связано со Св. Дарами и евхаристией, особое внимание уделялось престолам для совершения таинства причастия, дарохранительницам и соответствующим священным изображениям. Вводился жесткий контроль за порядком расположения предметов в храме, за несоблюдение которого епископ мог наложить интердикт на всю общину. Все внимание верующих должно было быть сосредоточено на таинстве причастия, поэтому все «лишнее» (например, переносимые с места на место статуи) удалялось из храма.

Помимо этого, католическая реформа вела борьбу и с локальными религиозными традициями, такими как паломничества и процессии к «маленьким святилищам» вне главного храма; местное же население стремилось сохранить такие традиции. С. Брюнэ привёл пример чудом сохранившихся карикатурных изображений священников, читающих проповеди или поющих псалмы, в церквях XVI в., которые отражали противостояние народной религиозной культуры и нововведений в период, предшествовавший католической Реформе.

Примером «состыковки» католической Реформы и социальной дисциплинаризацией стало воздвижение миссионерами (С. Брюнэ привёл пример Жана Фурко) крестов на площадях в тех местах, где обычно происходили различные уличные увеселения (азартные игры, песни, пляски, застолья), что фактически становилось автоматическим запретом на их проведение (так как подобные действия рядом с крестом считались богохульством). Характерно, что то же самое делали кальвинистские консистории.

Таким образом, проф. Брюнэ приходит к выводу, что, действительно, есть много эмпирических данных, которые можно рассматривать как осуществление социальной дисциплинаризации как инструмента воздействия католической Реформы на общественную жизнь.

В конце своего доклада Серж Брюнэ сослался на книгу участвовавшей в конференции Николь Лёмэтр (университет Париж-I Пантеон-Сорбонна). Его удивляло то, что в рапортах о визитациях конца XV — начала XVI вв., местное население не особенно беспокоилось о сожительстве священников с конкубинами. Однако, если рассматривать материалы визитаций уже ближе к началу XVII вв., то можно говорить об увеличении подобных форм сожительства священников с женщинами и детьми. С. Брюнэ задается вопросом, связано ли это с увеличением числа священников, пренебрегающих целибатом, или с тем, что население стало обращать внимание на нарушение норм, что было связано с укоренением в приходах норм католической Реформы. С. Брюнэ представляется, что в конце XV — начале XVI вв. мы видим в разных регионах Франции снисходительное отношение населения к сожительству священников с женщинами и незаконнорождёнными детьми, тогда как в XVII в. прихожане начинают куда строже относиться к подобным фактам, и это часто перерастает в скандалы, из-за чего кюре-конкубинарии и упоминаются в визитациях. Это означает, что местное население приняло всерьёз нормы социального дисциплинирования и католической Реформы и стало нетерпимым к отклонениям от норм. А это можно понимать как ассимиляцию программы католической Реформы в жизни приходов.

Николь Лёмэтр, реагирую на доклад С. Брюнэ, согласилась с выводами о социальном дисциплинировании прихожан; но это было не насильственное насаждение «сверху» норм, а диалог с населением, которое соглашалось с новым режимом жизни. Н. Лёмэтр отмечает, что в большой книге (Le Rouergue flamboyant. Clergé et paroisses du diocèse de Rodez (1417–1563). Paris, 1988) она остановилась на 60-х годах XVI в. когда дисциплинаризация ещё не вполне развернулась. Н. Лёмэтр согласилась с утверждением С. Брюнэ: действительно, в начале XVI в. имело место снисходительное отношение прихожан к священникам с семьями, а потом отношение к ним меняется, так как по мере развития католической Реформы конфессии становятся все более требовательны. Если раньше прихожанам подобных вопросов не задавали, то давление со стороны исповедников дает то, что визитация приводит к обнаружению большого количества конкубинариев. Помимо этого, Н. Лёмэтр согласилась с тем, что начало осуществления программы Тридентского собора нужно относить к 80-м гг. XVI в. и напомнила о деятельность иезуита Цезария де Бюс (César de Bus), который стоял у истоков создания сообщества братств Св. Причастия. Начало тридентских реформ в католической среде шло уже за 25–30 лет до официального признания постановлений Триденского собора всем французским духовенством в 1615 г.

Тьерри Амалю (проф. университета Арраса), исследующий католическую культуру в городской среде Франции в XVI в., отметил, что уже в 30-40-е гг. XVI в. можно говорить об антиклерикализме, который идет не со стороны протестантов, а происходит из самой католической среды, и это связано с выступлениями против «плохих» священников. Т. Амалю поставил вопрос о том, имел ли место процесс катехизации населения в изучаемых С. Брюнэ регионах, приводя в пример сотни миссий Жана Мануара в Бретани. С. Брюнэ, в свою очередь, констатировал, что, например, для припиренейского региона нет конкретных источников, описывающих процессы катехизации. Здесь не было и заметного антиклерикализма, так как духовенство было очень плотно интегрировано в крестьянскую среду. Однако по мере развития католической Реформы локальное духовенство отстранялось от служения, а ему на смену присылались «чужаки», которые разворачивали процессы социальной дисциплинаризации.

Т. Амалю поставил и вопрос о критике, которой подвергались иезуиты на юго-западе Франции за их слишком упрощенный и примиренческий стиль миссий. С. Брюнэ ответил, что имела место конфронтация местных епископов-ригористов (ранних янсенистов) с иезуитами; однако епископы использовали деятельность иезуитов как «каток» для «обработки» местного населения, после чего уже сами епископы и их помощники завершали те дидактические процессы «перевоспитания» населения, которые были начаты иезуитскими миссиями и проповедями.

В конце дискуссии М.В. Дмитриев поставил вопрос «ребром»: так есть ли основания для утверждения, что социальная дисциплинаризация развернулась-таки в католических приходах Франции в XVII в.? C. Брюнэ, Н. Лёмэтр, Т. Амалю согласились, что такой процесс имел место. Другие участники дискуссии не возражали. М.В. Дмитриев завершил круглый стол тезисом, что православные культуры Восточной Европы аналогичных процессов в XVII в., как кажется, не знали, вопреки применению понятия «социальная дисциплинаризация» некоторыми историками России и украинско-белорусских земель (напр., В.М. Живов, Е.В. Белякова). Возможно, те макроразличия, которые выявляются в ходе исследований, помогут в будущем понять, почему же социальная дисциплинаризация случилась в истории Запада в раннее Новое время, то есть насколько она коррелировала с импульсами, которые шли от католицизма и протестантизма и которых, предположительно, не порождала православная культура европейского Востока.

 

А. С. Ахметшина (НИУ ВШЭ)

 

---

Среди трудов Сэржа Брюнэ:

Монографии:

• Les prêtres des montagnes. La vie, la mort, la foi dans les Pyrénées centrales sous l’Ancien Régime, Aspet, Éditions PyréGraph, 2001, 864 p.
• « De l’Espagnol dedans le ventre ! » Les catholiques du Sud-Ouest de la France face à la Réforme (vers 1540-1589), Paris, Honoré Champion, 2007, 998 p.
• Relation de la Mission des Pyrénées (1635-1649). Le jésuite Jean Forcaud face à la montagne, texte traduit, annoté et présenté par Serge Brunet avec le concours de Paul Fave, Paris, Éditions du CTHS, 2008.
• Les églises de la Terre. Les communautés paysannes du Val d’Aran et des Pyrénées centrales, XIIIe-XVIIe siècle, Toulouse, Privat, 2018.
• Nouvelle histoire des guerres de Religion, Paris, Cerf (à paraître, 2022).
• Marguerite de Valois : l’inconcevable reine de France. Une autre histoire de l’avènement d’Henri IV, Paris, Classiques Garnier (à paraître, 2022).

 

Коллективные монографии под ред. С. Брюнэ:

• Proverbes, dictons et locutions en gascon montagnard recueillis en Bigorre et Comminges, s. dir. Eugène BERNAT, Mazères-de-Neste, 1978, t. III, 140 p.
• La montagne vue par les montagnards. Haut-Comminges et Val d’Aran (fin XVIIe - XXe siècle), s. dir. Serge Brunet. Université de Toulouse II-Le Mirail, 1997, 283 p.
• Pays pyrénéens et pouvoirs centraux (XVIe-XXes.), Association des Amis de l’Ariège, Toulouse, 1995, 2 t. (574 et 320 p.).
• Tolérance et solidarités dans les pays pyrénéens, colloque international organisé dans le cadre de la commémoration de l’Édit de Nantes. Foix, Publication des Archives départementales de l’Ariège, 2000.
• Lies et passeries des Pyrénées, escartons des Alpes, numéro spécial, international, de la revue Les Annales du Midi, t. CXIV, n° 240, octobre-décembre 2002.
• Dissidences religieuses et sorcellerie. Une spécificité montagnarde ? table ronde préparatoire du colloque international « Religion et montagne », Toulouse, le 15 novembre 2001, Heresis. Revue semestrielle d’histoire des dissidences médiévales, n° 39, 2003.
• Clergés, communautés et familles des montagnes d’Europe, avec Nicole Lemaitre (éd.), Actes du colloque « Religion et montagnes », Tarbes, 30 mai-2 juin 2002, Paris, Publications de la Sorbonne, 2005, 425 p.
• Montagnes sacrées d’Europe, avec Dominique Julia et Nicole Lemaitre (éd.), Actes du colloque « Religion et montagnes », Tarbes, 30 mai-2 juin 2002, Paris, Publications de la Sorbonne, 2005, 391 p.
• « Haro sur le seigneur ! » Les luttes anti-seigneuriales dans l’Europe médiévale et moderne (Avec Ghislain Brunel), Actes des 29èmes Journées internationales d’histoire de l’abbaye de Flaran, 5-6 octobre 2007, Toulouse, PUM, 2009.
• Les milices durant la première modernité, avec José Javier Ruiz Ibáñez, Actes du 136ème Congrès international des sociétés historiques et scientifiques, Faire la guerre, faire la paix, Perpignan, Université Via Domitia, 2-8 mai 2011, Rennes, Presses Universitaires de Rennes, 2015.
• La Sainte Union des catholiques de France et la fin des guerres de Religion (1585-1629), avec la collaboration de José Javier Ruiz Ibáñez, Paris, Classiques Garnier, collection Bibliothèque d’histoire de la Renaissance, 2016.
• Dictionnaire historique de la Vierge Marie, Philippe Martin et Fabienne Henryot (dir.), Perrin, Paris, 2017, 576 p.
• Les dévots de France, de la Sainte Ligue aux Lumières. Militance et réseaux, avec Éric Suire, Bordeaux, Presses Universitaires de Bordeaux, collection Identités religieuses, 2019.

 

Вопрос о Sozialdisziplinierung в Московской Руси XVII века поставлен в публикациях:

• Живов В. Два этапа дисциплинарной революции в России XVII и XVIII столетия // L’invention de la  Sainte Russie. L’idée, les mots, les images. Sous la dir. de V. Berelowitch et O. Medvedkova (Cahiers du monde russe, 53/2-3, avril-septembre 2012). P. 349-374.
• Лавров А.С. Колдовство и религия в России. 1700-1740. Москва: «Древлехранилище», 2000.
• Behrisch L. Social Discipline in Early Modern Russia. Seventeenth to Nineteenth Centuries // Institutionen, Instrumente und Akteure sozialer Kontrolle und Disziplinierung im frühneuzeitlichen Europa / Hrsg von Heinz Schilling und Lars Behrisch. Frankfurt a.M.: Klostermann, 1999. S. 325‑257.
• Brüning А. Sосial discipline among  the Russian Orthodox parish clergy (17th ‑ 18th century). Normative ideals, and the practice of parish life // Cahiers du Monde russe, 58/3, Juillet‑septembre 2017. P. 303‑340.

 

---

 

Ниже мы помещаем подготовленную М.В. Дмитриевым очень краткую дополнительную справку о социальной дисциплинаризации.

 

М.В. Дмитриев^©

О социальной дисциплинаризации в истории «латинской» Европы в раннее Новое время

 

Под социальным дисциплинированием (или социальной дисциплинаризацией) в современных научных исследованиях понимается воздействие церковных и светских властных институтов позднесредневековых и раннемодерных обществ Европы на основную массу населения в целью внедрить систему социальных запретов в каждодневную жизнь прихожан и подчинить образ мышления и поведения подданных определенным привносимым «сверху» нормам, как правовым, так и не-правовым (особенно ценна книга: [1]). Насаждаемые запреты касались и публичных практик, и частной жизни, и интеллектуальной сферы, и хозяйственной деятельности. Запреты и иные нормы имели своим результатом установление «контроля религиозного правоверия и морали духовенства и мирян», превращая их в «послушных, набожных и добропорядочных (diligent) подданных» [2: 249 и 244 ].

Понятие социальной дисциплинаризации (Sozialdisziplinierung) было введено в оборот Г. Острайхом в 1960-е годы как необходимое дополнение к понятию «абсолютизм» и к описанию соответствующих явлений [3]. Немецкий историк усматривал в развитии новоевропейских культур большое влияние неостоицизма и развивал наблюдения Макса Вебера над тем, как при переходе к модерному обществу в западноевропейских странах возрастало значение запретов и ограничений в культуре, религиозной жизни и социальной деятельности. В ходе дисциплинаризации поведение индивида подвергалось всё более жесткой регуляции, контролю и нормативному форматированию. Г. Острайх справедливо подчеркивал радикальный и насильственный характер происходивших перемен.

Какие корреляции (факторы? причины?) могли бы объяснить социальную дисциплинаризацию?

Ответить на этот часто поднимаемый вопрос, оставаясь внутри западного исторического пространства, невозможно, как невозможно понять, сидя в мягком кресле медленно трогающегося поезда, движется ли он или поезд на соседнем параллельном пути того же вокзала. Если же мы переместимся (вместе с набирающим скорость поездом…) в другое, совсем недалекое соседнее пространство – пространство Руси и России – обнаруживается прямо-таки просящаяся в руки возможность найти некоторые ключи-корреляции к запретительно-дисциплинирующим сторонам ранних эволюции западных обществ в раннее Новое время. Почему происходившая на Западе «социальная дисциплинаризация» не происходила или не удавалась в России (до петровского времени, по меньшей мере; вопрос о социальной дисциплинаризации в России в прямолинейной и острой форме поставил недавно В.М. Живов[4])? Ища ответ на этот вопрос, мы, скорее всего, увидели бы, что же именно в опыте Руси мешало «дисциплинаризации», и, может быть, смогли бы идентифицировать присущие именно западному опыту черты, которые делали возможной социальное дисциплинарование в «латинском» мире.

При этом важно ещё раз подчеркнуть, что конфессионализация раннего Нового времени и социальная дисциплинаризация как её коррелят – это усиление воздействия не просто религиозных и не просто христианских, а именно специфически протестантских (в разных версиях) и специфически католических (тут преобладали унифицирующие тенденции, идущие от Тридентского собора) начал на общественную жизнь во всех её сегментах [5; 6].

Очень жесткий контроль над частной жизнью прихожан (включая их «демографическое поведение»), который был целью и протестантской, и католической конфессионализации, не может быть понят, как кажется, вне связи этой программы регулирования частной и общественной жизни со специфически «латинскими» представлениями о необходимости «держать в узде» (через систему запретов, конечно) бунтующего, но порабощенного грехом и греховностью индивида. Но были ли многочисленные и суровые запреты в протестантских общинах и в католических приходах изобретением и новшеством модернизирующейся Европы? Вопрос, в общем-то, риторический. Трудно было бы отрицать, имея в виду накопленные именно в медиевистике знания, что «дисциплинарные» запреты Нового времени были явлением, продолжавшим именно средневековые традиции. Соответственно, на первый план выдвигается вопрос о том, какие именно запреты в средневековой культуре Запада подготавливали и, возможно, порождали социальную дисциплинаризацию Нового времени (а в любом случае – коррелировали с ней).

В связи со сказанным нужно было бы проверить, насколько система запретов в средневековых обществах и в опыте социальной дисциплинаризации раннего Нового времени коррелирует с именно религиозными (христианскими) и конфессионально-специфическими факторами. Так, и Лютер, и Кальвин, и другие идеологи протестантизма XVI в. оставались во власти августиновской традиции во взгляде на греховность человека, его волю и потенциал добродетели. Исследования довольно ясно показывают корреляции между такими установками христианской антропологии и практиками церковного контроля над поведением верующего (Kirchenzucht, церковная дисциплинаризация ) в протестантских общинах. Различия между приходской культурой католицизма и культурой протестантских деноминаций не выглядят существенными в этом отношении. В опыте и раннемодерного католицизма, и протестантизма развивались средневековые традиции запретов, ограничений и регулирования поведения индивида. Есть много оснований думать, что пришедшие на Русь из Византии православные нормативные дискурсы исходили, из иных принципов христианской антропологии, представлений о свободе воли и эсхатологических концептов. Видимо, это напрямую сказывалось на приходской культуре православной Руси и на том, как в XV - XVII вв. здесь понимали свои задачи и духовенство, и миряне.

В целом, актуальность проблемы социального дисциплинирования в том, что а) оно неразрывно и органически связано с модернизацией, начавшейся в обществах западного мира на рубеже Средних веков и Нового времени; б) с формированием специфически западной модели исторической эволюции и, соответственно, с типологическими особенностями развития Руси и России по сравнению с «латинским» Западом в раннее Новое время.

Стоит подчеркнуть: во-первых, мы имеем дело с реалиями, которые напрямую связывают средневековье с современностью (через феномен модернизации); во-вторых, этот процесс составляет одну из важнейших граней типологических различий между историческим опытом Запада и остального мира, в том числе и России.

 

Примечания

1.Kirchenzucht und Sozialdisziplinierung im frühneuzeitlichen Europa / Herausgegeben von H. Schilling. Berlin, 1994 (Zeitschift für historische Forschung. Beiheft 16).  Behrisch L. Sozialdisziplinierung // Enzyklopädie der Neuzeit. Vol. 12. Stuttgart: J.B. Metzler, 2010. Col. 220–229.

2. Lotz-Heumann U. Imposing church and social discipline // The Cambridge History of Christianity. Vol. VI. Reform and Expansion, 1500-1660. Edited by R. Po-Chia Hsia. Cambridge University Press, 2007. P. 244–260, 649–656 (bibliography).

3. Oestreich G. Geist und Gestalt des frühmodernen Staats. Ausgewählte Aufsätze. Berlin, 1969.

4. Живов В. Два этапа дисциплинарной революции в России XVII и XVIII столетия // L’invention de la Sainte Russie. L’idée, les mots, les images. Sous la dir. de V. Berelowitch et O. Medvedkova (Cahiers du monde russe, 53/2-3, avril-septembre 2012). P. 349–374.

5. Die reformierte Konfessionalisierung in Deutschland - das Problem der “Zweiten Reformation”. Wissenschaftliches Symposion des Vereins für Reformationsgeschichte. 1985 / Hrsg. von H. Schilling. Gütersloh, 1986 (Schriften des Vereins für Reformationsgeschichte. 195).

6. Die Katolische Konfessionalisierung. Wissenschaftliches Symposion der Gesellschaft zur Herausgabe des Corpus Catholicorum und des Vereins für Reformationsgeschichte. 1993 / Hrsg. von W. Reinhard W., H. Schilling. Gütersloh, 1995 (Schriften des Vereins für Reformationsgeschichte. 198)

---

 

Из библиографии:

А. «Sozialdisziplinierung»

Dülmen R. van. Religion und Gesellschaft. Beiträge zu einer Religionsgeschichte der Neuzeit. Frankfurt a.M., 1989.

 Gorski Ph. The Disciplinary Revolution: Calvinism and the Rise of the State in Early Modern Europe. Chicago-London, 2003.

Mentzer R., La construction de l’identité réformée aux XVIe et XVIIIe siècles. Le rôle des consistoires. Paris, 2006.

Muchembled R. L’invention de l’homme moderne. Culture et sensibilités en France du XVe au XVIIIe siècle. Paris : Fayard, 1988

Muchembled R. Le temps des supplices. De l’obéissance sous les rois absolus. XVe-XVIIIe siècles. Paris : Armand Colin, 1992.

Po-chia Hsia R. Social Discipline in the Reformation: Central Europe 1550-1750. London-New York, 1989.

Po-chia Hsia R. Social discipline // The Oxford Encyclopedia of the Reformation. Vol. 4. P. 70-76.

Prinz M. Sozialdisziplinierung und Konfessionalisierung. Neuere Fragestellungen in der Sozialgeschichte der frühen Neuzeit // Herrschaft, Religion und Volk (Westfälische Forschungen. 42 (1992). S. 1-25.

Schulze W. Gerhard Oestreichs Begriff “Sozialdisziplinierung in der frühen Neuzeit” // Zeitschrift für historische Forschung 14 (1987). S. 265-302.

Schilling H. Konfessionskonflikt und Staatsbildung. Eine Fallstudie über das Verhältnis von religiösem und sozialem Wandel in der Frühneuzeit am Beispiel der Grafschaft Lippe. Gütersloh, 1981.

Verbrechen, Strafen und soziale Kontrolle. Studien zur historischen Kulturforschung / Herausgegeben von R. van Dülmen. Frankfurt am Main, 1990.

 

Б. Социальная дисциплинаризация в России и украинско-белорусских землях в XVI-XVII вв.? 

Лавров А.С. Колдовство и религия в России. 1700-1740. Москва: «Древлехранилище», 2000.

Behrisch L. Social Discipline in Early Modern Russia. Seventeenth to Nineteenth Centuries // Institutionen, Instrumente und Akteure sozialer Kontrolle und Disziplinierung im frühneuzeitlichen Europa / Heinz Schilling and Lars Behrisch, eds. Frankfurt a.M.: Klostermann, 1999. S. 325‑257.

Brüning А. Sосial discipline among the Russian Orthodox parish clergy (17th ‑ 18th century). Normative ideals, and the practice of parish life //Cahiers du Monde russe, 58/3, Juillet‑septembre 2017, p. 303‑340;

Белякова Е.В. Дисциплинирование духовенства и прихожан в XVI в. (по материалам поучений Кормчих западнорусской редакции) // «Вертоград многоцветный». Сборник статей к 80-летию Бориса Николаевича Флори. М., 2018. С. 369-380.

 

В. Х. Шиллинг о связи социального дисциплинарования с конфессионализацией.

Цит. по: Schilling H. Religion, Political Culture and the Emergence of Early Modern Society. Essays in German and Dutch History, Leiden: Brill, 1992.

The concept of “confessionalization”... is based on the fact that in pre-modern Europe, no differently during the Middle Ages than in the early modern period, religion and politics, state and church were structurally linked together, so that under the specific conditions of the early modern period the effects that religion and the church had upon society were not separate parts of a larger phenomenon, but rather affected the entire social system and formed the central axis of state and society. The connection was especially close during the Reformation era and in the subsequent confessional period. Religion and politics were also nor entirely separated during the later early modern period, even though the modern separation of both spheres had already been theoretically worked out during the Enlightenment period. The concept “confessionalization”, as we use the term, contains this political and societal dimension. “Confessionalization” signifies a fundamental process of society, which had far-reaching effects upon the public and private life of individual European societies. In most places this process ran parallel to, though occasionally in opposition to, the rise of the early modern state and the formation of an early modern society of disciplined subjects… There was also a certain reciprocal interaction with the chronologically parallel processes that gave birth to a modern capitalist economic system.