«Как изобразить ненависть? "Иноверцы" в миниатюрах Лицевого свода»: доклад Валери Кивельсон

19 июня 2020 года в семинаре «Дискуссионное Средневековье» выступила Валери Кивельсон. Публикуем репортаж Германа Барояна

19 июня 2020 года состоялось онлайн-заседание семинара «Дискуссионное Средневековье», на котором выступила профессор Валери Кивельсон из Мичиганского университета с докладом "Московская Русь и «иноверцы»: что тут странно?"
Оттолкнувшись от ряда общих вопросов, которые активно обсуждаются в современной историографии (было ли Московское царство XVI-XVII вв. деспотическим государством? Каково было отношение на Руси к иноверцам?), докладчица представила собственную проблему, коррелирующую с ее научными интересами, известными также и русскому читателю: практики репрезентации иноверцев на миниатюрах XVI-XVII вв. Приступая к исследованиями в этой области, она исходила из предпосылки, навеянной западной традицией изображения неверных, что «ненависть» к ним должна получать некое визуальное воплощение; что их «инаковость» должна создаваться с помощью определенных выразительных средств, благодаря которым конструируется образ отличающегося от правоверных человека, причем отличающегося кардинально, «биологически». Кивельсон даже использовала термин «раса», говоря о культурном конструировании отличий между людьми в визуальных источниках XVI-XVII вв.
Итак, есть ли «расовые конструкты» в московских источниках XVI-XVII в.? Забегая вперед, можно сказать, что ответ Кивельсон на этот вопрос неоднозначен. Если для миниатюр XVI в. мы не наблюдаем какого-то особенного изображения других этносов, то к концу XVII в. они начинают проступать. Эта мысль была продемонстрирована докладчицей на нескольких примерах
В первую очередь речь шла о миниатюрах Лицевого свода 1560-1570-х гг. В своем выступлении Кивельсон сосредоточилась на двух потенциально подходящих для изображения другого «мишенях»: монголо-татарах и иудеях. Однако никаких специфических отличий представителей названных «рас» от правоверных исследовательнице обнаружить не удалось. Три параметра, по которым в Лицевом своде конструируются визуальные различия между людьми, это политический статус, возраст и гендер. Например, на миниатюре, изображающей стояние на Угре, русские и татарские воины изображены совершенно одинаково, а вот их предводители выделяются тем, что их головы увенчаны коронами. Юный возраст обозначается отсутствием бороды (например, миниатюра, изображающая Ивана Грозного.
Никаких специфических черт, маркирующих «дурную инаковость» запечатленных в лицевом своде иудеев, Кивельсон также не обнаруживает. Она приводит два рельефных примера – царя Ирода и Иуду, которые не получают никаких демонических черт на страницах Свода. Царь Ирод изображен как вполне легитимный правитель (что видно по аналогии с иконографией Ивана Грозного), его лицо, несмотря на сопутствующий текст, вовсе не поражено конвульсиями гнева, Ирод, напротив, как будто «спокоен». Какие-то следы «этнического» конструирования можно разглядеть в советниках царя, вернее, в их ориентализирующих головных уборах; сами же они, опять же, никакой визуальной деформации не подвергаются, их лица изображены так же, как лица сотни «русских» персонажей на других миниатюрах. Ничего специфического нет даже в иудеях, побивающих младенцев! Для сравнения Кивельсон демонстрирует ренессансные работы примерно того же времени и на тот же сюжет, на которых мы видим и гневного, облаченного в отчетливо «восточные» одежды Ирода, и его воинов, уничтожающих младенцев, лица которых от гнева превращаются в «звериные».
Что же главный иудейский злодей, Иуда? И в случае с предателем Спасителя, как ни странно, не наблюдается никаких визуальных «странностей». Более того, в сцене, изображающей Тайную вечерю, мы даже толком не понимаем, кто из учеников – это Иуда? Крайне показательная «невыраженность» главного злодея! Важно и то, что из всех сюжетов, связанных с этим персонажем, миниатюрист выбирает только тот эпизод, где Иуда получает тридцать серебряников, а также тот, где он их возвращает первосвященникам! Никаких повешений, предательских поцелуев, которые так богато и экспрессивно представлены на западных полотнах того же времени! Более того, – и этой поразительной странности Кивельсон уже совершенно не может найти объяснения – Иуда, в отличие от всех других учеников, изображенных в сцене чуть ниже, увенчан нимбом…
Все эти наблюдения, по мнению Кивельсон, позволяют говорить о довольно необычном, отличном от Западной Европы подходе к репрезентации иноверцев в Московских источниках XVI столетия. Здесь пока что нет места конструированию других «рас» как групп, отличающихся от правоверных «биологически», так, чтобы их инаковость можно было конвертировать в специфические, «дурные» внешние признаки. Однако ситуация меняется столетие спустя. В подтверждение этой мысли докладчица привела несколько примеров (миниатюры из разных списков жития Евфросиньи Суздальской, «Сказания о Мамевом побоище» – все конца XVII в.), которые демонстрируют иной подход к изображению монголо-татар. Здесь у них начинают появляться отчетливые «расовые» отличия от православных воинов. Иконографической основой для создания их образов служат, по мнению Кивельсон, изображения демонов в источниках того же времени: так же, как демоны, монголо-татары изображены строго в профиль, с одним раскосым глазом (положительные персонажи изображаются всегда с двумя широко открытыми глазами), их головы имеют странную, выбивающуюся форму; их лидеры становятся лысыми и обретают усы. По мнению докладчицы, все эти черты, напоминающие изображения демонов, маркируют появление новых стратегий репрезентации иноверцев в источниках Московского царства: теперь мы вправе вести речь о конструировании «плохого другого» – в данном случае татар, которые получают фантастические фенотипические отличия от правоверных, и отличия эти указывают на их демоническую сущность.

Герман Бароян