Музей победы? Сельджукские надгробия и башня Алексея I Комнина в Никее (1097)
28 апреля 2020 года Роман Шляхтин выступил в «Символическом Средневековье». Публикуем репортаж Ольги Макридиной
28 апреля 2020 года в рамках семинара «Символическое Средневековье» с докладом «Музей победы? Сельджукские надгробия и башня Алексея I Комнина в Никее (1097)» выступил византинист, научный сотрудник университета Майнца Роман Шляхтин.
Основной темой доклада стало рассмотрение ландшафта византийско-тюркского пограничья, для чего автор представил первые результаты полевых исследований на окраине византийского города Никея. Одна из главных особенностей современной Никеи — это практически не тронутый индустриализацией ландшафт греко-римско-османского города. Об этом ландшафте к настоящему моменту написано не так много: лучше всего описаны собор Святой Софии и стены, находящиеся в достаточно хорошей сохранности и сравнимые с современными стенами Константинополя. Исследователи, в основном, фокусировались на античном наследии города.
Для разговора о никейских стенах важны исследования Альфонса Марии Шнайдер, который сделал полное описание стен города, и Клайва Фосса. Последний обратил внимание на постройку в стене Никеи, которой дал название «Бастион Алексея Комнина» — в русской традиции больше закрепилось название «Башня Алексея Комнина». Именно этот объект стал центральным для доклада Романа Шляхтина.
Первые стены вокруг Никеи были построены еще греками, и находились предположительно в центре древнего города на берегу Асканского озера, в районе причала. Основная планировка города была заложена уже римлянами, после многочисленных землетрясений: на восточном въезде в город появились Триумфальные ворота (ворота Левке), которые были ориентированы на римскую дорогу, ведущую на Анкару и дальше в Сирию. В правление Клавдия II Готского в III в. в городе появились полноценные стены, чей периметр, вероятно, совпадал с византийскими стенами. Вскоре город был разграблен варварами, но достаточно быстро восстановлен императором Константином, созвавшим там в 325 г. первый Вселенский собор. При императоре Юстиниане в городе появилась трехнефная базилика — София Никейская, сейчас превращённая в мечеть. Дальнейшая история стен не до конца известна, однако известно, что стена стояла в VIII в., когда в 727 г. город выдержал осаду арабов с севера. Надпись на башне Кентинарий свидетельствует о восстановлении этой стены при императоре Льве III. При Михаиле III Пьянице было отремонтировано несколько башен возле амфитеатра.
В византийский период стены регулярно страдали от частых землетрясений и натиска византийских повстанцев — вероятно, после осады армии одного из них, Варды Склира, стены были обновлены уже из кирпича, что сильно отличает Никею от Константинополя. Примерно в XI в. стены были реконструированы полностью за государственный счёт: вероятно, это произошло либо при императоре Константине Мономахе, либо при Василии II Болгаробойце — таким образом, периметр стен был цел к 1070 г. Впрочем, большинство сведений о хронологии перестройки стен — это лишь гипотезы.
Никея оказалась затронута атаками турок-сельджуков: в 1078 г. повстанец Никифор Вотаниан позвал Сулеймана ибн Кутлумыша — двоюродного брата великого султана, который закрепился на земле возле Дорилеи, неподалёку от Никеи, — в поход на Константинополь, в результате чего турки-сельджуки подошли к Никее, однако брать ее не стали. В ходе восстания Никифора Мелиссена в 1080 г. сельджуки снова подошли к Никее, откуда совершали набеги на пригороды Константинополя: это завершилось миром 1081 г. с Алексеем I Комнином, по которому Никея перешла к тюркам. Власть в Никее переходила от одного сельджукского правителя к другому. Византийцы не могли вернуть себе Никею: более того, когда армии Алексея Комнина все же удалось подступить к городу в 1092 г., жители города сами отказались сдать город и сами выбрали своим правителем сельджука Клыч Арслана.
Тем не менее, Алексей Комнин не отказывался от идеи вернуть Никею византийцам, поэтому, когда возникло крестоносное движение, он точно понимал, куда необходимо направить поход. Эти события хорошо известным как по западным источникам (хроникам Крестовых походов и другим), так и по восточным — например, взятие Никеи подробно описывает Анна Комнина, к чему, в том числе, обращается Роман Шляхтин. В апреле 1097 г. участники первого Крестового похода, по договоренности с византийским императором, переправились через залив и направились к Никее по дороге, которая успела за время войн с сельджуками значительно зарасти. К маю крестоносцы без сопротивления заняли подступы к городу: во многом в связи с тем, что для сельджуков это было временем рождения скота и на принятие родов в это время мобилизовывалось почти все население, что не оставляла особых сил для военного отпора — вероятно, Алексей Комнин знал это, отправляя армию крестоносцев на Никею именно весной. Против крестоносцев выступили поэтому не столько сельджуки, сколько снова сами жители города, которые получали снабжение через Асканское озеро и поэтому могли долго выдерживать осаду. Благодаря знаниям Алексея Комнина о слабых местах крепости, крестоносцам все же удалось взять город: они сделали пролом возле башни Гоната на юге.
Перед Алексеем Комнином, наконец-то получившим Никею после пятнадцати лет попыток ее вернуть, встала новая задача: необходимо было защитить город, особенно в месте пролома, чтобы Никея не была отвоёвана назад. Для этого была построена башня Алексея — неправильной пятиугольной формы, формально даже не являющаяся башней, так как в ней нет ни помещений, ни бойниц. Она была построена за десять-пятнадцать дней, на глазах ещё не покинувших город крестоносцев.
Важную часть кладки составили надгробия сельджуков, обращённые внутрь города: на них долгое время не обращали внимания, так как интерес был направлен на античное наследие города, грекоязычные памятники. Шнайдер был первым учёным, заинтересовавшимся необычными плитами в кладке башни. После него турецкие специалисты впервые обратили внимание, что эти плиты были именно надгробиями, схожими с ранними сельджуксими могильными плитами. Клайв Фосс обратил внимание на чёткие надписи на одном из камней в углу башни и, договорившись с арабистами, в 1980-х гг. наконец смог сделать публикацию об этом: корпус Фосса насчитывает в себе четыре надписи.
Снова изучением этих надписей занялись к осени 2016 г. После землетрясения 2017 г. один из кирпичей на башни обвалился, открыв ещё одну надпись: «Аллах». Возле него обнаружилось ещё одно надгробие: «Во имя Аллаха. Здесь лежит шахид. Пусть Аллах дарует ему милость» — хотя слово «шахид» употребляется здесь, очевидно, не в современном значении, оно все равно подразумевает под собой борца за веру (особенно учитывая тот факт, что тюрки постоянно вели борьбу с греками). В ходе подготовки к последним турецким выборам место между стенами Никеи было выжжено, и некоторые камни выпали из-за большой температуры. Это открыло доступ к ещё одной надписи, содержащихей в себе значительное количество информации: надпись была сделана профессиональным мастером резьбы по камню, у покойного было сложное не-тюркское имя, он умер своей смертью, был захоронен на земле с особым статусом (тюрбе), был мигрантом (вероятно, из Сирии), элитным лучником, умер за год до осады Никеи. В целом, корпус насчитывает к настоящему моменту семь надписей: все покойные были мужчинами из среднего слоя, отдельно можно выделить воинов. Не хватает к этом корпусе только надгробий султанской семьи.
Важным вопросом оставалось расположение кладбища. По источникам о походах крестоносцев известно, что кладбища сельджуков находились за чертой городов, оккупированных ими: крестоносцы, пока не могли взять Конью, стали раскапывать мусульманские кладбища под стенами города. Там же находились и семейные захоронения султана. Если исходить из этого, можно обратить внимание, что менее чем в двухста метрах от рассматриваемой башни, возле дороги на юг, есть некое захоронение «храбрых киргизов» (Kyrgyz Turbesi) — по легенде, оно относится к XIV в., но на деле куда древнее. Идентификация памятника с киргизами позднее, появилось не ранее XX в., а до этого место носило название «Тюрбе сорока дев». Вероятно, эти девы могут быть персонажами общетюркского фольклора: и действительно, в Иране, откуда пришёл Сулейман, обнаруживается много схожих построек того же периода. Прямые аналогии этим постройкам есть в Токате, Афганистане, Узбекистане, и там находились семейные захоронения сельджуков.
Если пытаться восстановить историю этого места, можно предположить, что когда-то там была византийская постройка, возможно, связанная с христианским культом сорока дев. Когда сельджуки захватили город и им понадобилось место для кладбища, они избрали это место — вокруг Никеи уже было к тому моменту достаточно кладбищ, особенно на севере, возможно, именно поэтому сельджуками были выбраны южные окрестности города. Тюрбе после пережило византийской возвращение города — непонятно, что было с ним в этот период, — при османском правлении снова функционировало как тюрбе, а в XX в. оказалось связано с легендой о киргизах.
Все эти могильные плиты с надписями обращены внутрь города, на север — на южной стороне башни нет ни одной надписи. Она, скорее, оказывается оружием визуального воздействия: камни, блестящие на солнце, видны за три-четыре километра. Сама башня находится на скрытой высоте, что можно узнать благодаря новым технологиям — анализу зон видимости (присутствует в Google Earth Plus), позволяющей понять, что было видно с той или иной точки, игнорируя современную застройку. Раньше с башни, кажущейся невысокой, было видно фактически все западные подходы к городу и значительную часть подходов с юга.
Виден был оттуда и населенный пункт Мушкуле (чьё турецкое название переводится как «Замок—крепость—гора»). В 2018 г. Роман Шляхтин и коллеги, попав на вершину этой горы, увидели укрепление, которое, по словам хозяина этой местности, идентифицировалось с поздними сельджуками. Однако краткий осмотр крепости показал, что в ней нет характерных для их культуры слоев, керамики и так далее, зато присутствовали залежи византийской плинфы, вероятно, эпохи Алексея Комнина. Башни этой крепости направлены, в первую очередь, не на Никею, а на большую долину к югу от города, где с XI в. активно кочевали тюрки. В тексте «Алексиады» — сочинения Анны Комниной, — фигурирует некий населенный пункт «Мискуры», между которым и Никомидией много путешествовал Алексей Комнин в последние годы своего правления. Клаус Бельке сообщил, что Мискуры — это тот самый населенный пункт Мушкуле, находящийся у подножия горы с крепостью. Соответственно, можно сделать вывод, что Мушкуле — это ещё одно строение, созданное Алексеем для обороны своей территории. Кроме того, с башни Алексея также достаточно четко просматривается возвышение, на котором находится эта крепость. Таким образом, можно сказать, что башня Алексея всё-таки выполняла не только декоративную функцию, но была частью общевизантийской системы контроля за ландшафтом.
Эта крепость и ее связь с топонимом из «Алексиады» не были открытием, более того, ее уже дважды исследовали ученые. Однако Роману Шляхтину и его коллегам удалось впервые доказать возможную визуальную связь между Мушкуле и башней Алексея, а также предположить задачи, для которых византийский император создал наблюдательный пункт на горе, о которых умалчивает «Алексиада».
Башня Алексея, стремительно построенная в отвоёванном у сельджуков городе на глазах крестоносцев стала «музеем величия» — снаружи она, благодаря материалу и расположению, сияла на солнце и была видна издалека, внутри же в кладке присутствовали могильные камни сельджуков, недолгое время владевших городом — как напоминание о победе над ними.
Ольга Макридина