Язычество в Великом княжестве Литовском, XIII – XV вв.: как на него смотрели православные и католические властители и духовенство?
25 февраля 2020 года состоялся очередной семинар, организованный при поддержке Лаборатории и посвященный религиозной нетерпимости в Европе раннего Нового времени. Публикуем репортаж А. Шпирта
25 февраля 2020 года в Центре франко-российских исследований состоялось очередное заседание научного семинара, организованного Лабораторией медиевистических исследований и посвященного проблематике религиозной нетерпимости в истории христианских культур Запада и Востока Европы. Его тема — «Язычество в Великом княжестве Литовском, XIII – XV вв.: как на него смотрели православные и католические властители и духовенство?».
Повестку семинара составили вопросы, касающиеся освещения христианизации Литвы в современной историографии, отношения к язычеству в католической и православной культурах и сравнения миссионерских инициатив по обращению литовцев в католицизм и православие, а также религиозной политики литовских князей. Семинар отрылся докладом к.и.н. С.В. Полехова (ИРИ РАН – ШАГИ ИОН РАНХиГС) «Христианство и язычество в Великом княжестве Литовском». В начале выступления докладчик коснулся проблемы знаний о литовском язычестве, знакомом, понятном, но малоизвестном. Характер источников — свидетельства внешних наблюдателей и более поздних источников о реликтах язычества, суевериях или превратно понятых христианских нормах в крестьянской среде — не позволяет современным исследователям отличить литературные образы и топосы от следов того, что «было на самом деле». Так, например, в «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга XIV в. жрец Крив описан как римский папа, однако в Литве отсутствовала какая-либо централизованная религиозная система. В XV в. Ян Длугош пишет о христианизации Жемайтии и разрушении святилища на горе у реки Невежи (Невяжиса), однако, как отмечает Дарюс Баронас, в этой местности нет даже холмов. Существует немало литературных наслоений, в том числе позднего времени, о литовской мифологии, впрочем, в этой области существует целый ряд важных исследований (А. Греймас, Г. Береснявичус, Н. Велюс и др.). Корректней говорить не о религии, но о верованиях – почитании природных сил, животных, обрядах кремации и жертвоприношениях (Виганд из Марбурга, Герман Вартберг, Филипп де Мезьер, древнерусские летописи). По мнению Баронаса, в XIV–XV вв. литовское язычество вступает в период кризиса. Одно из проявлений этого он видит в уменьшении обрядов жертвоприношений: пленных больше не казнят, но отдают за выкуп.
На смену язычеству приходило христианство. Источники сообщают о контактах литовцев с христианами по меньшей мере с XI в. В этой связи Кведлинбургские анналы впервые упоминают Литву (в 1009 г. «на границе Литвы и Пруссии» был убит немецкий миссионер Бруно Кверфуртский), имеются также свидетельства о походах в Литву Ярослава Мудрого. О контактах с Русью свидетельствуют данные лексики, относящейся к религиозной сфере. Такие слова, как «книга» (knyga), «костел» (bažnyčia), «Рождество» (Kalėdos), «Пасха» (Velykos), считаются заимствованиями из Руси, а не Польши. На близкие контакты со славянами также указывает торговая лексика: turgus (рынок), šilkas (шелк), muilas (мыло), muitinė (таможня), stiklas (стекло) и др.
Можно привести целый ряд примеров принятия православия литовцами. Христианство по восточному обряду принимали многие члены династии Гедиминовичей, чтобы занять тот или иной княжеский стол на Руси. Кроме очевидного политического мотива, можно найти примеры личного выбора или возможный результат миссионерской проповеди. Так, православие приняли несколько дружинников Ольгерда – будущие виленские мученики, получившие имена Антоний, Иоанн и Евстафий. Они отказались в пост есть мясо, стали стричь волосы и бороды и по приказу князя были казнены за непослушание. С.В. Полехов отметил их относительно быструю канонизацию, состоявшуюся через сорок лет в Константинополе, куда были принесены частицы их мощей. На греческом языке были составлены служба и житие.
Отметив интересные соображения О. Лицкевича о существовании переходных этноконфессиональных типов, возникавших в результате взаимодействия трех культур — языческой (балтской), восточнохристианской и католической — С.В. Полехов привёл интересное свидетельство из области сфрагистики. Так, недавно выяснилось, что на печати князя Ивана Ольгимонтовича Гольшанского, привешенной к грамоте Витовта 1390 г., изображён не молящийся рыцарь и даже не св. Иоанн, как считалось ранее, а Богоматерь Агиосоритисса, о чём прямо свидетельствует греческая надпись, рядом с которой помещена древнерусская. Вскоре родовой знак Гольшанских меняется: на смену Богоматери приходит кентавр – «гиппоцентавр». Как отмечает С.В. Полехов, подобная печать является редким исключением для княжеских печатей и свидетельствует об особой религиозности вчерашнего язычника.
Кроме случаев индивидуального обращения, в XIV в. существовали планы по коллективному крещению литовцев. Причем инициативу проявляли не только католики: есть два свидетельства о том, что литовские князья намеривались принять православие. Первое свидетельство принадлежит византийскому хронисту Никифору Григоре: Ольгерд в 1355 г. заявлял о готовности принять православие в том случае, если константинопольский патриарх Каллист поставит литовского ставленника Романа митрополитом всея Руси. Второе свидетельство — договор между Ягайло и Дмитрием Донским, предусматривавший брак литовского правителя с дочерью московского князя и согласие принять православие и публично объявить о своем крещении. Об этом плане мы узнаем из позднего источника, описи архива Посольского приказа 1626–1627 гг. Вопреки сомнениям скептиков, есть все основания полагать, что этот договор действительно существовал; исследователи (Я. Тенговский и в особенности Б.Н. Флоря) привели аргументы в пользу его датировки 1383 г. Как известно, это соглашение не было реализовано.
Вместе с тем во всех этих свидетельствах не ясна роль православного духовенства. Понятие «миссии», по мнению С.В. Полехова, нуждается в дополнительной концептуализации, уточнении, кто был инициатором и проводником миссионерской деятельности: светские власти, епископ, духовенство?
Касаясь религиозной политики литовских князей, историки отмечают характерную для них веротерпимость и прагматизм. Вместе с тем, как отметил докладчик, у этой политики были пределы. Мучениками за веру стали не только трое виленских дружинников, но и францисканские монахи, которые были казнены в 1341 г. Гедимином за проповедь против язычества. В связи с проблемой сосуществования язычества и христианства в Великом княжестве Литовском особый интерес представляет фигура Ольгерда. Его женой была православная витебская княжна Мария. Их сын носил «молитвенное» имя Андрей, однако долгое время не был крещен; вопрос о его крещении в православие возник лишь во время переговоров с псковичами в 40-е гг. XIV в. Вторая жена Ольгерда, дочь тверского князя Александра Михайловича Ульяна, уже не смогла дать своим сыновьям христианские имена, и все ее сыновья носили литовские двухкорневые языческие имена. Кроме того, занимая княжеский стол в Витебске в первой половине XIV в., Ольгерд привел с собой дружинников, которых поселил в Обольцах. После крещения Литвы в конце того же столетия здесь был основан один из первых приходских костелов. Как считает С.В. Полехов, этот факт вместе с историей виленских мучеников свидетельствует о том, что Ольгерд препятствовал крещению своих дружинников.
Во второй половине XIV в. международное положение Литвы становилось всё более проблематичным. Войска Тевтонского ордена и «гости», съезжавшиеся из разных концов Европы для борьбы с «неверными», разоряли земли Великого княжества Литовского и угоняли пленных, со временем их рейды доходили до политического ядра княжества, которое составляли Ковно, Трок и Вильны. Походы литовцев на Русь и постепенное подчинение русских земель было обратной стороной той же медали: они служили одним из главных источников благосостояния литовских бояр. Литовские князья балансировали между православием и католицизмом. Выбор Ягайло в конечном счёте обусловили выгодные предложения польской стороны – женитьба на польской принцессе Ядвиге и королевский престол.
Поставив вопрос, почему Литва всё-таки стала католической, а не православной, С.В. Полехов отметил, что для древнерусских князей долгое время эта страна представлялась далекой периферией. Интерес к прибалтийским землям ограничивался нерегулярным взиманием дани или грабительскими походами. Характерный пример отношения русских князей к прибалтийским язычникам дает «Ливонская хроника» Генриха Латвийского. Полоцкий князь Владимир пытался «угрозами и лаской» заставить рижского епископа Альберта отказаться от крещения ливов, утверждая, что в «его власти либо крестить рабов его ливов, либо оставить некрещеными». «Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег». По мнению С.В. Полехова, у русских князей было мало возможностей повлиять на крещение Литвы. Со временем значение Литвы только росло, а внутренних междоусобиц и внешних врагов у русских князей становилось больше.
М.В. Дмитриеву это объяснение кажется умозрительным. По его мнению, причину отсутствия систематической православной миссии в Великом княжестве Литовском следует искать в особенностях восприятия православными окружающего мира и самих себя. М.В. Дмитриев сослался на цитату Продолжателя Феофана, ставшую эпиграфом к книге С.А. Иванова «Византийское миссионерство»: «Неразумно отдавать свое добро другим и делать доступным для язычников то знание о сущем, благодаря которому род ромеев стал предметом восхищения». Византийское отношение «к миссионерскому делу с прохладцей, без малейшего энтузиазма», по всей видимости, было унаследовано и Московской Русью. В своем коротком выступлении М.В. Дмитриев также обратился к польским источникам, продемонстрировав, как польские хронисты относились к язычникам и их обращению в христианство. Терпимым или индифферентным их взгляд на язычников назвать никак нельзя. В этом отношении особняком стоят взгляды ректора краковского университета Павла Влодковица (1370-1435). В трактате «О власти императора и папы над неверными», представленном на Констанцском соборе, он резко выступил против действий Тевтонского ордена, который в это время вел войну против Польши, и объявил практику насильственного крещения мирных язычников нехристианской. Влодковиц признавал за язычниками их гражданские и политические права и считал, что христианские короли могут жить с ними в мире и согласии. Современник Влодковица и его учитель Станислав из Скарбимежа (1365-1431) полагал, что в оборонительной войне христианский король может пользоваться помощью «еретиков». Однако такие мнения разделяли далеко не все и, видимо, многим они вовсе не были известны. Представители польской светской элиты и духовенства разделяли, видимо, именно нетерпимо-«крестоносный» взгляд на язычников. Ян Длугош был совсем не против христианизации языческих племен, полагая только, что этой миссией должна заниматься польская корона, а не Тевтонский орден.
В ходе дискуссии обсуждался опыт православных миссий по христианизации язычников Севера и мусульман Поволжья до конца XVII в. Как правило, они не были ни продолжительными, ни систематическими. После разорения Казани, разрушения мечетей и изгнания мусульман через несколько лет у стен городов появляется большая мусульманская слобода. Деятельность казанского митрополита Гермогена ограничивалась окормлением крещеных татар и их изоляцией от мусульманских соседей, о миссионерской деятельности его предшественников сведений практически не сохранилось.
Делу обращения литовцев-язычников в православие могло бы служить учреждение Литовской православной митрополии, выделенной из Киевской митрополии. Переговоры об учреждении митрополии шли еще со времен Витеня, но она была учреждена только при императоре Андронике Палеологе с согласия патриарха Иоанна Глика («Список епископий Константинопольской церкви»). Однако митрополия быстро пришла в упадок в связи с немногочисленностью христиан, что свидетельствует о том, что она не занималась какой-либо миссионерской деятельностью.
С другой стороны, некоторые участники семинара попытались объяснить скромные заслуги православной церкви в деле крещения язычников внутренними и внешними политическими причинами, отношениями духовенства и светской власти, ролью Орды, конфликтами Москвы и Литвы из-за раздела Киевской митрополии и т.д.
Наконец, ряд вопросов касался отношений Тевтонского ордена и Литвы, возможностями мирного сосуществования крестоносцев и язычников и характера крещения литовцев (жемайтов), проходившего относительно мирно. Многолетние отношения Тевтонского ордена и Литовского княжества не всегда сводятся к конфронтации и несмотря на враждебную риторику в них можно найти многочисленные примеры военного сотрудничества и добрососедства. Однако повествование, например, Виганда из Марбурга (на что обратил внимание собравшихся М.В. Дмитриев) пронизано острой нетерпимостью к язычеству.
А.М. Шпирт (Истфак МГУ).
Из библиографии
Лаушкин А. В. Русь и соседи: история этноконфессиональных представлений в древнерусской книжности XI–XIII вв. М., 2019.
Полехов С. В. Ольгерд // Православная энциклопедия. Т. 52. М., 2018. С. 658–664.
Флоря Б. Н. Договор Дмитрия Донского с Ягайло и церковная жизнь Восточной Европы // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В. А. Кучкина. М., 2005. С. 233–237.
Цукерман К. Из ранней истории Литовской митрополии // Беларускае Падзвінне: вопыт, методыка і вынікі палявых і міждысцыплінарных даследаванняў. Зборнік навуковых артыкулаў II міжнароднай навуковай канферэнцыі, Полацк, 17–18 красавіка 2014 г. Ч. 2. Наваполацк, 2014. С. 145–152.
Baronas D. Julijona – Lietuvos didžiojo kunigaikščio Algirdo žmona ir jo vaikų motina // Lietuvos istorijos metraštis. 2019 metai. 2. Vilnius, 2019. P. 5–39.
Baronas D.Trys Vilniaus kankiniai: gyvenimas ir istorija (istorinė studija ir šaltiniai). Vilnius, 2000.
Baronas D., Dubonis A., Petrauskas R. Lietuvos istorija. T. 3. Valstybės iškilimas tarp Rytų ir Vakarų. Vilnius, 2011.
Baronas D., Rowell S. C. The Conversion of Lithuania: from Pagan Barbarians to Late Medieval Christians. Vilnius, 2015.
Polechow S., Butyrski M.Pieczęć kniazia Iwana Olgimuntowicza Holszańskiego // Inter Regnum et Ducatum. Studia ofiarowane Profesorowi Janowi Tęgowskiemu w siedemdziesiątą rocznicę urodzin. Białystok, 2018. S. 441–461.