• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Православие и «не-православие», благочестие и «нечестие» в христианской культуре Московской Руси

Репортаж об очередном семинаре из цикла «Христианство в истории Европы Средних веков и Нового времени»

27 ноября 2019 года в Центре франко-российских исследований по общественным и гуманитарным наукам состоялся очередной семинар из цикла «Христианство в истории Европы Средних веков и Нового времени». Эти семинары проводятся совместно ЛМИ ВШЭ, ЦФРИ и Центром украинистики и белорусистики Истфака МГУ. 

В этот раз участники проекта обратились к проблематике представлений о религиозном «нечестии» и отношения к «ереси», «еретикам» и «нечестия» в культуре Московской Руси. В центр внимания были поставлены вопросы о границах и различении православия и «еретического», взаимозаменяемости дискурсов нетерпимости к еретикам и иноверцам. В ходе семинара, однако, докладчиков в первую очередь занимали вопросы конструирования образов еретика и нечестивца, их символические функции, сфера воображаемого в представлениях об «ересях», и часто становилось видно, что воображенное часто оказывается более весомым фактом культуры, чем конкретные исторические события.

Это было видно из доклада А.Е. Тарасова (Истфак МГУ) «Носы, и губы, и уши рѣзати» эпизод из истории противостояния «благочестивых» москвичей и «нечестивых» новгородцев». Автор обратился к анализу летописного рассказа о новгородском походе Ивана III 1471 г. После поражения новгородцев на Коростыни, пленным воинам устроили наказание: по приказу победивших москвичей они резали друг другу носы, губы и уши, а доспехи сжигали в огне. Источником для рассказа, по мнению Тарасова и других исследователей, стали не столько реальные события, сколько стихи из книги пророка Иезекииля (25:23 и 39:9-10). Автор обратил внимание, что книга Иезекииля в это время была известна только в составе книги «Толковых пророков», содержавшая в себе выжимки из пророческих книг Ветхого Завета и толкования на них в эсхатологическом ключе. Эта книга, известная еще в домонгольское время, вновь стала востребованной во второй половине XV в. в связи с эсхатологическими ожиданиями эпохи и, видимо, с распространением ереси «жидовствующих», с которыми следовало полемизировать («жидовствующие» не верили в скорый конец света). Пророчества Иезекииля толкуются в книги «Толковых пророков» как относящиеся ко времени войны с Гогом и Магогом. Следовательно, и в летописном рассказе москвичи выступают благочестивыми деятелями, а новгородцы уподобляются Гогу и Магогу, над которыми Москва одержит победу. В этом контексте А. Тарасов обратился к идеологической кампании, предшествующей новгородскому походу Ивана III. В ней новгородцев упрекали в уклонении в «латинство». После смерти архиепископа Ионы новгородцы отправили кандидата на пост архиепископа на рукоположение не к московскому митрополиту, а к киевскому православному митрополиту в Вильно – Григорию Мамме. Именно Григорий, к этому времени уже порвавший с Флорентийской унией, а не московский митрополит Филипп, был признан Константинополем митрополитом всея Руси. Оправданному ссылкой на «измену» Новгорода походу был придан общерусский характер, и в нем должны были участвовать не только московские полки. Наконец, в Москве был проведен «церковно-служилый собор» и за необходимость военного вмешательства в борьбе за чистоту православия выступили церковные иерархи.

По замечанию Тарасова, к летописному рассказу о новгородском походе близки «Словеса избранна» — родственный митрополичьему летописанию памятник, содержащий реальное послание Филиппа в Новгород, в котором митрополит призывал новгородцев не идти по пути латинского уклонения. В этом памятнике также содержится образ неблагочестивой Марфы Борецкой, которая уподобляется библейским "злохитривым женам" - Иезавели, Иродиаде и др. Таким образом, в целом ряде источников мы находим переплетение эсхатологических мотивов и требований  бороться за чистоту веры.

Доклад А.А. Казакова (Научная библиотека МГУ) «Свидетельство Иосифа Волоцкого о новгородском архимандрите Кассиане: литературные источники «нечестия жидовствующих» продолжил поднятую в предыдущем выступлении проблему соотношения литературных источников и социальной реальности. О Кассиане – архимандрите Юрьева монастыря и, видимо, главе всего черного духовенства Новгорода, известно крайне мало. О нем не упоминает, вероятно, лично с ним знакомый новгородский епископ Геннадий, однако Иосиф Волоцкий, который никогда не бывал в Новгороде, в «Просветителе» уделяет ему особое внимание, выделяя среди других «еретиков». Архимандрит - «сквернейший и гнуснейший из всех людей, живущих под небесами, сосуд дьявола, предтеча антихриста». Вместе со своим братом Самой Черным он приводил блудниц, «осквернялся блудом, мылся с ними в лохани и скверную воду брал и вливал в вино и мед, и посылал то вино и мед святителям и священникам, боярам, купцам и всем православным христианам». Следствием резких выпадов Волоцкого стала казнь Кассиана весной 1504 г., однако через какое-то время появились сомнения в ереси и в вине архимандрита (у «заволжских старцев»-нестяжателей, а впоследствии и у старца Артемия). По мнению А. Казакова, эти обвинения являются не более, чем литературной переработкой различных источников, которые были в распоряжении у Волоцкого. Среди них, может быть, один из вопросов епитимийника, отразивший в себе церковную борьбу с любовной магией: женщина смешивала грудное молоко с медом и давала пить с снадобье мужу.  В обвинении также можно найти параллелизм и с антимусульманскими выпадами в «Речи Философа» из ПВЛ и Толковой Палее, где содержатся сведения о мусульманском обряде ритуального омовения: «си бо омывают оходы своя в рот вливают и по браде мажются, поминают Бохмита, такоже и жены их творят ту же скверну и ино пуще от совокупления мужьска и женьска вкушают». Поскольку в православной традиции отсутствовало какое-либо строгое различение ислама, иудаизма и язычества – для древнерусского книжника, все это было отступлением от православия в неверие - то выпады против «народного православия», могли включать в себя обвинения и в уклонении в «жидовство». О самом иудаизме древнерусские книжники не имели никакого представления: тексты, которые имели отношение к евреям, как, например, правленое Пятикнижие или «Псалтырь Феодора-Жидовина», становились частью круга чтения православных книжников, которые и не подозревали, что имеют дело с «нечестием».

О том, с каким недоверием  историк должен читать антиеретическую литературу, говорил А. Манохин (Истфак МГУ) в докладе « Эволюция отношения к еретикам в России в конце XV — первой трети XVI века» (подготовленная автором доклада заметка публикуется ниже). На основе  написанных в конце 1480-х годов посланий новгородского архиепископа  Геннадия, А. Манохин пытался показать, что «жидовствующие» стали «зонтичным» термином для разных групп религиозных нонконформистов после соборного приговора 1490 г. При этом только к одной группе – «кощунникам» - были применены самые строгие меры воздействия, вплоть до смертной казни.   

О произвольном использовании обвинения в «жидовствовании» как на Западе, так и в Византии упоминали в дискуссии к докладам. Вопрос, где завершается литературная реконструкция и начинается рассказ о реальном событии, как в топосах и штампах источников найти следы того, что было «на самом деле», обычно остается без ответа. С другой стороны, наше отношение к источникам, которые считались ненадежными (таким, как агиография или исповедальные росписи), меняется. В них теперь можно найти изменения, вызванные переменами социальной практики, увидеть, как вслед за действительностью меняются и тексты и, наоборот, как книжные параллели попадают в реальную жизнь и диктуют ей свои формы (А. Тарасов).    

Вопросы М.В. Дмитриева связали проблематику докладов с тематикой религиозной нетерпимости. Пример с Новгородом - лишняя иллюстрация того, как ссылки на «ересь» используются с политическими целями. О размытости  понятия «ересь» в Древней Руси писал Эдгар Хёш (Hösch, Orthodoxie und Häresie im alten Rußland, 1975), показывая, как ссылки на «ереси» – через политизацию и идеологизацию -  становились инструментами в политической борьбе. Случай с Новгородом показывает, как понятие «ересь» обслуживает политический конфликт, при этом сами новгородцы «еретиками» нигде не называются.  Самое ссылки на «ересь» ещё не предполагали оправдания  религиозного насилия. Иудеи считались «еретиками», но существование в Великом княжестве Литовском, Московской Руси и, возможно, в Новгороде широкого круга переведенных с древнееврейского языка текстов – о которых в последнее время много пишут М. Таубе, С. Темчин(ас) и А. Грищенко, - а также мягкое отношение к «жидовствующим», по крайней мере, до когца 1490-х гг. – всё это показывает, что в православном ареале Восточной Европы присутствовала заметная и странная терпимость к иноверию. Это мнение встретило критические замечания со стороны О.В. Чумичевой, отметившей, что переводные тексты не ассоциировались книжниками с иудаизмом. Также в отношениях с иноверцами всегда можно найти заметную асимметрию между теоретическим отношением в богословской литературе и реальными отношениями в практической и политической плоскости. Реальные люди и политики, по ее мнению, жили иной жизнью, не той, которую предлагали им агиографические, полемические или богословские сочинения. 

 

А.М. Шпирт (Истфак МГУ)