Западные влияния на православную культуру Украины и Белоруссии в XVII в.

В Библиотеке иностранной литературы состоялся дискуссионный семинар с участием М.В. Дмитриева, А.О. Крылова и Павла Хондзинского. Публикуем репортаж А.М. Шпирта

14 января 2019 г. в Библиотеке иностранной литературы состоялся семинар «Западные влияния на православную культуру Украины и Белоруссии в XVII в.» ( Les influences occidentales sur la culture orthodoxe de l’Ukraine et de la Biélorussie au XVIIème siècle). Он был организован Центром франко-российских исследований в Москве (Centre d'études franco-russe de Moscou) и Лабораторией медиевистических исследований ВШЭ. К сожалению, основной докладчик М.А. Корзо из-за болезни не смогла прийти, поэтому на главные вопросы семинара

- насколько византийско-православные традиции религиозной мысли были продолжены, а насколько – прерваны в богословско- философской мысли Киево-Могилянской академии?

- насколько исследования последних десятилетий изменили наши представления о религиозной мысли и религиозной культуре украинско-белорусских земель в XVII - XVIII вв.?

 - каково научное и научно-культурное значение новых знаний об эволюции православной культуры Восточной Европы в XVII - XVIII вв.?

пытались ответить М.В. Дмитриев (МГУ-ВШЭ), А.О. Крылов (ПСТГУ/ МГТУ) и протоиерей, проф. Павел Хондзинский (ПСТГУ).

В своем выступлении М.В. Дмитриев представил результаты работ М.А. Корзо о западных (в первую очередь, католических) влияниях на украинско-белорусскую культуру XVII в., а также обратился к предложенному Георгием Флоровским понятию «псевдоморфоза православия» («Пути русского богословия», Париж, 1937), масштабной и глубокой латинизации православного обряда, языка, богословия, мировоззрения и самой религиозной психологии, произошедшей вначале в Киевской митрополии, а затем и в России. Католические влияния затронули многие сферы православной культуры украинско-белорусских земель Речи Посполитой. Речь идет о заметных влияниях на систему православного образования и церковной дисциплины, на литургические и догматические практики, на вероучительные воззрения. М.А. Корзо, со своей стороны, избегая поверхностных обобщений, внесла огромный вклад в изучение «латинских» влияний на православную культуру Восточной Европы. Так, в «Исповедании православной веры» Петра Могилы М. Корзо и другие исследователи прослеживают прямые заимствования из «Римского катехизиса» 1566 г. и сочинений Петра Канизия, а в сочинениях Симеона Полоцкого, как установила М.А. Корзо, присутствуют заимствования из произведений бельгийского богослова Жана Маршана. Петр Могила перенял католическое учение о смысле и времени пресуществления Св. Даров, использовал схемы семи смертных грехов по Григорию Великому (а не по Евагрию Понтийскому), а также принял догмат о первородном грехе в том виде, в каком он был не свойственен прежней православной традиции. В православных катехизисах заимствуется католическая схема таинств и заповедей, католическое учение о соотношении божественного милосердия и воли человека. В «Исповедании веры» и в «Требнике» Могилы определение таинства Евхаристии дается по формуле Августина и Петра Ломбардского, вводятся схоластические понятия «материя» и «форма» таинства. Вместе с тем М. Корзо осторожна в оценке западноевропейских влияний, имевших скорее прагматическое значение. Эти влияния проявляют себя также в способе рассуждения о вероучительных сюжетах, что не в последнюю очередь было вызвано необходимостью систематизировать богословское знание. М.В. Дмитриеву же представляется, что изменения в православной культуре XVIII-XIX были очень существенными, произошло «забвение» некоторых важнейших византийских традиций (например, в понимании иконопочитания, в учении о теозисе).
Небольшое выступление А.О. Крылова (ПСТГУ) было посвящено архиепископу Димитрию Ростовскому (Туптало). По мнению докладчика, Димитрий Ростовский не был киевским «западником». А.О. Крылов обратил внимание на неоднозначность термина «западное влияние», поскольку в католицизме и в протестантизме были представлены различные точки зрения на те или иные богословские вопросы. Киевские книжники были хорошо знакомы с именно западноевропейскими церковными авторами, такими как Петр Канизий или Иеремия Дрексель, а польские влияния ограничивались проповедью и историописанием. Выпускники Киевской академии представляли весьма неоднородную среду с разными интересами, приоритетами и уровнем образования Симеон Полоцкий и Стефан Яворский учились в польско-литовских иезуитских коллегиях, другие – в заграничных университетах (Иннокентий Гизель), третьи – только в Киево-Могилянской академии (Иоанникий Галятовский и Димитрий Ростовский).

Наконец, Крылов отметил лакуны в изучении монастырской культуры украинско-белорусских земель середины и второй половины XVII в. при том что многие выпускники Киевской академии жили в монастырях, а ректорами академии были игумены (например, Мелетий Дзик или Варлаам Ясинский).

Докладчик также коснулся вопроса о границах «киевского христианства», которые могли включать не только Киев и Киевскую академию, ее выпускников и соответствующий набор книг, но также такие разные регионы, как Левобережье, Чернигов, Северскую Русь и Волынь. А.О. Крылов предположил говорить о «церковно-славянской стихии» от Валахии до Соловков.

Обращаясь к творчеству Димитрия Ростовского, Крылов отметил, что ростовский архиепископ преимущественно ссылается на восточнохристианскую патристику. В его первом сочинении, посвященном «Чудесам пресвятой и преподобной Марии Богоматери» (1677) Туптало ссылается на Иоанна Златоуста, Григория Двоеслова, Иоанна Лествичника, Учительные Евангелия, в то время как «латинские» влияния ограничены историческими сочинениями.

Отвечая в одном из своих сочинений на вопрос о полезности Аристотеля, Димитрий Ростовский высказался в пользу изучения философии, как пути познания природы, однако отметил неполноту и несовершенство именно философского подхода к данным вопросам. Подобный взгляд, по мнению Крылова, заимствуется из противопоставления внешней и внутренней мудрости, характерной для византийско-православной традиции (Иоанн Златоуст, Ареопагитский корпус).

Церковный раскол трактовался Димитрием Ростовским как выражение народного невежества, однако, как отметил докладчик, Димитрий Ростовский не использует важного для посттридентского католицизма понятия «суеверия» (оно есть у Симеона Полоцкого). Для ростовского архиепископа раскольники – это невежественные и неученые «мужики», которые не знают Евангелия и, следовательно, не имеют права толковать Св. Писание.

А.О. Крылов также обратился к интерпретации Димитрием Ростовским библейского рассказа о Вавилонской башне, после разрушения которой в мире появились мифологические существа – сатиры, полулюди-полуживотные. Подобного рода представления были распространены на Западе в кругу естествоиспытателей или моралистов, однако у ростовского архиепископа этот библейский сюжет трактуется только в богословском или экзегетическом аспекте. Следуя за Августином, Димитрий Туптало пишет об иносказательном учении о человеке, удаляющемся от Бога и становящемся звероподобным.

Таким образом, по мнению Крылова, концепция западного влияния или «псевдоморфозы православия» не объясняет сложности эпохи и воззрений Димитрия Ростовского, в частности. Для описания религиозных и религиозно-культурных процессов, происходивших в киевской митрополии и в России в XVII-XVIII вв., нужна более гибкая и эластичная концепция. Западные влияния на православную культуру свидетельствуют о культурном диалоге и в первую очередь затрагивают форму и стиль высказывания, но не касаются сути религиозных доктрин и, следовательно, не ведут к серьезным последствиям.

Выступая в дискуссии, декан Богословского факультета ПСТГУ проф. протоирей Павел Хондзинский отметил, что понятие «западного пленения» православия появляется в результате характерной для русской культуры XIX в. конфессионализации, когда в кругу славянофилов и церковных деятелей формируется представление о том, что на Востоке все происходит не так, как на Западе. При этом первым о «западном пленении» стал говорить Ю. Самарин, написавший известную диссертацию о Стефане Яворском и Феофане Прокоповиче. С другой стороны, П. Хондзинский обратил внимание на проникновение в православную монашескую культуру XIX в. – в творчество Феофана Затворника, Тихона Задонского – европейских философских веяний. Вместе с тем интерес к византийским православным традициям в русском обществе XIX в. не следует преувеличивать. Даже Е.М. Трубецкой, написавший несколько работ об иконографии, плохо знал византийские традиции иконопочитания. 

Современным исследователям следует отходить от биполярности и проецировать на авторов предшествующих эпох наши современные представления. Сильвестр Медведев, который в споре с братьями Лихудами отстаивал учение о важности установительных слов во время совершения таинства Евхаристии и был обвинен в «латинстве», в действительности опирался на греческую традицию (Марка Эфесского или Николая Кавасилу), поскольку византийское и латинское учение о времени пресуществления Святых Даров были общими. Единственно, что, по мнению проф. Хондзинского можно констатировать, – это то, что томизм на византийской и русской почве не прижился и был бесплоден. Сергий Булгаков писал, что на языке Аристотеля христианские истины выразить невозможно. Кроме того, отец Павел предостерег от обобщений и апологетики той или иной традиции, утверждений об истинности или ложности католицизма или православия.

М.В. Дмитриева интересовал вопрос о том, как западные или католические влияния могли воздействовать на переживаемое христианство и приходскую жизнь. Разное понимание греха и покаяния в православной и латинской традициях, возможно, влияло на практику вынесение церковно-судебных решений. Покаяние, как известно, иногда находило свое выражение в весьма экспрессивных и экстремальных формах, покаянных процессиях, движении флагеллантов и т.д. В переживаемой христианской культуре православного круга покаянные практики были иными, за этим, видимо, стояло иное, чем на Западе, отношение к греху и нарушениям церковных дисциплинарных норм.

Разговор о понимании греха и покаянии после выступления одного из участников встречи повернул в сторону вопроса о рождении индивидуализма в христианских культурах. В связи с этим проф. Хондзинский отметил, что Аввакум, написавший житийный рассказа о собственной жизни, может быть назван одним из русских индивидуалистов, искавших подлинную мотивацию поступка и источник моральных представлений внутри себя самого.

Подведение итогов семинара свелось к тому, что мы имеем дело с одной из важнейших проблем истории православной культуры в Новое время, которая изучена ещё далеко не полно.

Отчет о семинаре подговтовлен А.М. Шпиртом (МГУ). 

---

Книги М.А.Корзо :

Корзо М.А. Образ человека в проповеди XVII в. Москва: Изд-во Института философии РАН, 1999.

Корзо М.А. Украинская и белорусская катехетическая традиция конца XVI – XVIII вв.: становление, эволюция и проблема заимствований. Москва: Канон+, 2007.

Корзо М.А. Нравственное богословие Симеона Полоцкого: освоение католической традиции московскими книжниками второй половины XVII века. М.: Изд-во Института философии РАН, 2011.

Среди недавних статей М.А. Корзо:

Об испанских влияниях на религиозную литературу униатов и православных в Речи Посполитой XVII в.: постановка проблемы // Вестник ПСТГУ. Серия II «История. История Русской Православной Церкви». 2018. Вып. 84. С. 35–47.

Catechetic content and its form in sixteenth-century hymnbooks of Polish Reformed Protestants // Pieśni z katechizmów ewangelików reformowanych (1558–1600). Cz. I. Katechizm Krakowski i królewiecki / Przygotowali do wydania M. Malicki, P. Poźniak. Kraków: Musica Iagellonica, 2018. P. 77–88.

Polnische Fibelkatechismen des 16. und 17. Jahrhunderts: religiöser Inhalt und deutsche Einflüsse // Religion und Bildungsmedien / Eds. S. Schütze, E. Matthes, unter Mitarbeit von W. Sroka. Bad Heilbrunn: Verlag Julius Klinkhardt, 2018. S. 92–99.

Православная проповедь в Речи Посполитой XVII века: некоторые наблюдения // Slovene. 2017. № 2. С. 578–596.

О протестантских влияниях действительных и мнимых: православные катехизисы от Стефана Зизания до Феофана Прокоповича // ВИВЛIОΘИКА. E-Journal of Eighteenth-Century Russian Studies. 2017. Vol. 5. P. 5–17.

Эпизод из истории литературных контактов: рецепция сочинений Франца Костера SI в книжной культуре Речи Посполитой XVI–XVII вв. // Studia Slavica Hungarica. 2017. T. 62/1. P. 1–13.

Notes on the Role of the Basel Manuscripts in Sixteenth-Century Protestant Literature of the Grand Duchy of Lithuania // Odrodzenie i Reformacja w Polsce. 2016. Special Issue. S. 49–69.

История одного текста. Поучение об исповеди в составе виленских Полууставов XVII в. // Studi Slavistici. 2016. T. XIII. С. 43–57.

Przyczynek do wpływów katolickich na teologię prawosławną w XVII wieku // Studia o kulturze cerkiewnej w dawnej Rzeczypospolitej / Red. Agnieszka Gronek, Alicja Z. Nowak. Kraków: Scriptum, 2016. S. 149–160.

К истории польско-латинских учебников для начального обучения XVII–XVIII вв. // Отечественная и зарубежная педагогика. 2016. № 3(30). С. 98–108.

Апостольский символ веры и исповедание Афанасия в православной книжности Киевской митрополии и России (XVI–XVII вв.) // Вестник ПСТГУ. Серия II: «История. История РПЦ». 2016. № 1(68). С. 20–31.

Блаженный Августин в религиозной книжности Киевской митрополии конца XVI–XVII вв. // Блаженный Августин и августинизм в западной и восточной традициях. М.: Изд-во ПСТГУ, 2016. С. 176–192.