• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Христианство, «национальные» мифы и Wir-Gefühl в культурах Запада и Востока Европы, XIII – XVII вв.

Публикуем резюме докладов М.А. Юсима и К.Ю. Ерусалимского и приглашаем принять участие в их обсуждении

Христианство, «национальные» мифы и  Wir-Gefühl в культурах Запада и Востока Европы, XIII – XVII вв.

Этой теме была посвящен прошедший 19 ноября 2015 гworkshop, организованный совместно ЛМИ и Германским историческим институтом в Москве в рамках проекта проекта «От nationes Средних веков к  нациям  Нового времени на западе и востоке Европы». Цель соответствующей серии семинаров в том, чтобы  проследить становление института модерной нации на Западе и Востоке Европы в сравнительной перспективе в поисках ответа на ряд важных вопросов: когда рождается институт модерной нации? каковы основные факторы-корреляты генезиса модерных наций? обязательно ли модерная нация рождается в этатистском оформлении? может ли исторический опыт восточныхславян быть вписан в контекст модерного европейского нациогенеза? и др.

В этот раз в центре двух докладов и дебатов была проблематика связи протонациональных дискурсов и христианских религиозных представлений в Западной Европе (на примере Италии) и  в Московской Руси.

Первый доклад сделал М.А. Юсим (ИВИ РАН): «Макиавелли и Гвиччардини об итальянцах и о Церкви (что мешало Гвиччардини полюбить Лютера?)».  Резюме доклада помещено ниже.

К.Ю. Ерусалимский (РГГУ) прочитал доклад ««Народ», «народи»,nationes: к дискуссии о протонациональных формах коллективной самоидентификации в Московской Руси».  Резюме и этого доклада помещено ниже.

Дебаты были  оживленными, и предполагается  их продолжить в ходе новых  семинаров.

ПРИГЛАШАЕМ к ДИСКУССИИ! Если Вы хотите внести в неё вклад, пишите М.В. Дмитриеву (dmitrievm300@gmail.com)

 

*****

М.А. Юсим (ИВИ РАН)             

 

Макиавелли и Гвиччардини об итальянцах и о Церкви

(Что помешало Гвиччардини полюбить Лютера?)

 

   Задача данного текста – рассмотреть взгляды великих итальянцев (и флорентинцев) начала XVI века и с этой точки зрения рассмотреть вопрос: была ли в Италии национальная церковь?

Я исхожу из тезиса о том, что конфессия – институт социальный и политический, обеспечивающий власть над умами. Названные в заголовке ренессансные мыслители хорошо это понимали. Конфессия и церковь, по моему убеждению – институты средневековые по своей природе и происхождению, в Новое время они приспособились к изменившейся ситуации, но перестали играть первостепенную роль в самосознании новоевропейских наций.

В Средние века вероисповедное доминирует над этническим: своих и чужих определяют прежде всего по вере. Раннее Новое время в Европе – эпоха зарождения национальных общностей, принадлежность к которым связана с государственным подданством.

В Италии общенациональное чувство начало формироваться довольно рано, что связывается с воспоминаниями о римском наследии, наличием бурно развивающихся городов с традициями республиканского патриотизма, развитием литературы на вольгаре (с начала XIV в. Данте, Петрарка, флорентийские хроники). Однако политическая раздробленность, мешавшая объединению военным путем – почти всегда сопутствующему рождению нации – и наличие универсальных центров власти, духовной в лице пап и светской в лице императоров, помешало объединению Италии периода Ренессанса. Ее судьбу разделила реформационная Германия, и эта незавершенность государственного строительства, по-видимому, предопределила позднейшие всплески национализма в этих двух странах.

Исследуя ростки «итальянизма» в эпоху Возрождения (кто-то хочет преувеличивать их роль, кто-то преуменьшает), историки, касающиеся этой темы, всегда обращаются к двум выдающимся флорентинцам, Никколо’ Макиавелли и Франческо Гвиччардини, политикам, историкам и мыслителям, которые и словом и делом пытались защитить свое отечество (понимай и Флоренцию и Италию) – от нашествия «варваров». Оба, будучи хорошо образованными гуманистическими писателями, писали не на латыни, а на народном языке. Оба размышляли о роли Церкви в политической жизни Италии, хотя их оценки часто выглядят внутренне противоречивыми.

«Не знаю, - говорит Гвиччардини в своих «Заметках о делах политических и гражданских», кому больше, чем мне, противны властолюбие, жадность и изнеженная жизнь духовенства... Тем не менее высокое положение, занимаемое мною при нескольких папах, заставляло меня любить по личным моим мотивам (per il particolare mio) их величие. Не будь этого, я бы любил Мартина Лютера как самого себя: не для того, чтобы отказаться от предписаний христианской религии так, как она понимается и истолковывается всеми, а для того, чтобы видеть эту шайку преступников водворенной в должные границы, т. е. чтобы им пришлось или очиститься от пороков, или лишиться власти» (28) [1]. Хорошо известны подобные высказывания Макиавелли, друга и единомышленника Гвиччардини, - в XIX в. Франческо Де Санктис даже назвал Макиавелли «Лютером Италии». Макиавелли говорит о том, что христианство ослабило мир, отдало его во власть «мерзавцам»[2], что античное язычество воспитывало в людях мужество. Но он же часто повторяет, что страх Божий необходим для поддержания общественной морали и что христианство следует толковать в духе доблести (или добродетели), что оно ведет по истинному пути[3]. При этом он называет народы, близкие к Риму, «развратителями всего света» и упрекает пап в том, что они сами не в состоянии объединить Италию, но не дают этого сделать другим[4].

Гвиччардини расходится с Макиавелли в частностях, но согласен с ним в главном – он ценит Церковь как общественный институт и вместе с тем понимает двусмысленность ее роли в Италии. Его оговорки сводятся к тому, что, хотя единство для страны («провинции» по тогдашней терминологии) было бы благом, раздробленность – оборотная сторона ее процветания, и ее жители от природы склонны к свободе[5]. Последний аргумент повторяет доводы другого флорентинца, монаха Джироламо Савонаролы, врага папы и вождя республиканцев, казненного в 1498 г. Именно он мог бы претендовать на звание «Лютера Италии», но навряд ли итальянский Лютер был больше любим его великими соотечественниками, чем германский. Историки замечают в них некоторое сочувствие к этому «безоружному пророку», как называет его Макиавелли, но его, на мой взгляд, подавляет их антиклерикализм и отсутствие иллюзий в отношении институтов государства и Церкви вообще: (Гвиччардини) «Нельзя править государствами по совести; если вдуматься в их происхождение, окажется, что все они порождены насилием, – свободны от насилия только республики, да и то лишь в пределах родного города и не дальше. Я не делаю из этого правила исключения для императора, а еще менее для духовенства, которое творит двойное насилие, так как принуждает и светским, и духовным оружием». (Заметки…, 48, с.126).

При всем том оба служили папам: Макиавелли, потерявший должность после реставрации Медичи во Флоренции в 1512 г., пытался вернуться на службу при папах, носивших эту фамилию: Льве Х (1513 – 1521) и Клименте VII (1523 – 1534) и наконец, востребованный последним во время войны Коньякской лиги, когда тот  пытался противостоять «варварам», используя конфликт императора Карла V с французским королем Франциском I. Гвиччардини при обоих этих папах сделал блестящую карьеру, а при Клименте стал его наместником в армии упомянутой Лиги и сражался вместе со своим другом.

Чем же объяснить видимую противоречивость в поведении и во взглядах на религию и Церковь двух прославленных в будущем мыслителей? Антиклерикализм нередко уживался у гуманистов со службой Церкви, он стал общим местом и был до известной степени терпим в эту эпоху свободомыслия и своеобразного синкретизма, допускающего и даже требующего разных точек зрения. Перелом наступил с Контрреформой, но объяснять одновременное сотрудничество с Римом и его критику только необыкновенной широтой и всеядностью ренессансной мысли, на мой взгляд, не стоит. Да, ругань в адрес попов сочетается у Макиавелли и Гвиччардини с благочестивыми зачинами рукописей – где не было никакой цензуры. Но есть и другие важные причины того, что позднее представлялось двоемыслием, и это не соображения карьеры и личного благополучия.

Это, прежде всего, флорентийский патриотизм, и это не случайно: локальный патриотизм превалировал над общенародным, но именно Флоренция дала Италии литературный язык и именно она могла стать той «республикой», у которой, по словам Гвиччардини, были шансы объединить страну под своей суровой властью, - так же как у ее соперницы Венеции, на устройство которой флорентинцы смотрели с завистью и пытались ей подражать.

Макиавелли и Гвиччардини не хотели «тирании», к которой вели Медичи, но господство этой семьи во Флоренции в сочетании с выходцами из нее на папском троне давало надежду на осуществление «чистой мечты» (слова Дж.Кардуччи) Макиавелли об объединении Италии и побуждало скептика Гвиччардини приложить все усилия для организации союза под эгидой папы. Собственно скептиком он стал позднее, когда его скептицизм оправдался и когда он писал воображаемые обвинительные и защитительные речи в свой адрес – ведь на нем лежала доля ответственности за окончившуюся плачевно войну.

Другая причина, более общая и объективная, заключается в ответе на поставленный вначале вопрос о национальной церкви. Европейское Возрождение, еще проникнутое универсальными идеями, но также стимулировавшее развитие народных языков и культуры, перешло в Реформацию. Реформационные движения тоже звали к истокам, а на практике вылились в создание национальных церквей. Этому процессу способствовало размежевание сфер действия духовной и светской властей, а если выразиться сильнее, победа государства над церковью. На юге Европы сохранил свои позиции католицизм, на Севере возобладали самостоятельные ответвления от него, причем чем дальше от Рима, тем более независимые. В Скандинавии автономные церкви, в Англии – подчиненное власти англиканство, во Франции оставшийся в конце концов верным Риму галликанизм, получивший, как и везде, привилегии в пользу короля за счет апостольского престола. В Германии с ее князьями и императором, которого они выбирали, все было сложнее, но направление Север – Юг прослеживается.

Разумеется, это схема, а на деле все определялось не только географией, а многими другими, прежде всего, политическими обстоятельствами – достаточно вспомнить Польшу или Ирландию. Во всяком случае, Реформация, начавшаяся в Германии и содействовавшая, как и Ренессанс в Италии, подъему национального духа, не сделала национальные церкви ведущими национальными институтами, ее результатами воспользовались короли и князья. Таким образом, Италия и Германия в идейном смысле, став пионерами светской и духовной эмансипации, способствовали формированию будущих национальных государств, где гражданская идентичность стала важнее этнокультурной. Но в самих этих странах такие государства не были созданы, и новые национальные чувства оказались заглушенными, что сказалось позднее.

В Италии реформа Церкви не могла сопровождаться лозунгами отделения от Рима, так как католицизм, оставаясь общеевропейской конфессией, уже был и общей религией всех итальянцев. Папы как светские государи хотели бы подчинить себе всех соседей, но не могли. Макиавелли и Гвиччардини это понимали, однако в деятельности такого реформатора, как Савонарола, видели или обман или утопию; кроме того, итальянцы гордились тем, что папский Рим – «глава мира». Поэтому Гвиччардини и не мог полюбить Лютера «как самого себя».

                                                      

 

Ерусалимский К.Ю. (РГГУ)

«Народ», «народи», nationes: к дискуссии о протонациональных формах коллективной самоидентификации в Московской Руси

 

В докладе были затронуты формы и стратегии, аналогичные и омонимичные модерным идентификациям, однако вызывающие дискуссии и требующие корректировки научных языков. Коллективные идентификации в Московской Руси XV-XVII вв. не поддаются языкам унификации и стандартизации. Попытки подвести единый концептуальный фундамент под понятия коллективной идентичности условно сведены в пять основных подходов. Наиболее близок к национальным интерпретациям подход, роднящий концепции национальных государств («Москва-народ» у И.Е. Забелина) с доктриной распада единой древнерусской народности (скажем, в фундаментальном исследовании В.Т. Пашуто, Б.Н. Флори и А.Л. Хорошкевич).

Модернистские подходы, отрицающие наследование этнических и национальных идентичностей, заявлены в исследованиях, либо не обнаруживающих в России данного периода аналогов модерным нациям (Н. Коллманн, В. Кивельсон), либо утверждающих далекие от современных национальных границ формы «этни» (С. Плохий) и рассматривающих «этногенетические» конструкты в приложении к истории русских земель как продукт ученого средневекового и ренессансного интеллектуализма (А.С. Мыльников).

На этом фоне усилия исследователей, принимавших участие в серии проектов “Confessiones et nationes”, как представляется, развивают исследовательские стратегии, которые можно охарактеризовать как ино-модернизм (например, в сборнике «Религиозные и этнические традиции...» 2008 г. под ред. М.В. Дмитриева). Этот подход позволяет увидеть различия в языках самоописания в различных обществах и отрицает возможность прямого переноса (и перевода) стратегий интерпретации таких языков. В том числе – этнического понятийного аппарата на реалии, в которых этническая составляющая занимала определенные и требующие обнаружения культурные ниши или была вовсе не явлена. Основной тезис, разделяемый автором доклада, предполагает, что формы идентификации нуждаются в серии локальных исследований ряда памятников и видов памятников, каждый из которых – памятников или их видов – должен рассматриваться как носитель особого языка коллективной идентификации.

Для летописных описаний языковые и этнические категории отведены почти исключительно для «других». Понятия «народ», «род» и подобные им при этом характеризуют, как правило, более широкий круг объектов и живых существ, чем человеческие общества и религиозные общины, или используются для определения недолговременных людских объединений – церемониальных событий, траурных торжеств, покаянных объединений и т. п.

В посольских книгах «весь народ от мала и до велика» мыслится как христианская общность, которая в зависимости от целей и обстоятельств переговоров меняет свое наполнение со всех христиан вообще до одних только подданных великого князя московского.

Визуальные репрезентации «народа» в Лицевом летописном своде проиллюстрирована примерами «народов» Содома, Византии, древнерусских княжеств и теми же московскими примерами, которые рассматривались при изучении летописей. В отличие от летописных категорий, в визуальных доминируют иерархии, обозначаемые с помощью головных уборов. Именно ими маркируются различные «другие» и «свои», а также обозначается степень близости и удаления к высшим статусам. Этот особый язык не находит прямых параллелей в текстовых реалиях и является ассиметричным как этническим, так и сугубо религиозным критериям принципам идентификации.

На примере сочинений  кн. А.М. Курбского показано, как ренессансные европейские модели идентификации включаются в языки сугубо московского происхождения. Неслучайно своеобразными культурными гапаксами в творчестве Курбского становятся родственные европейским моделям понятия «языка», «сынов русских»,  «республики» и описания политической общности «Святорусская империя» и ее «чинов».

Преобразования Смутного времени предположительно не внесли принципиальных новаций. Сочинения этого периода и последовавшая за Смутой рефлексия над «нашим» в отличие от «других» отмечена отчасти преобразованиями в понимании «народа», случившимися еще в правление Ивана IV (возможность двух и более «народов» в пределах одной «земли»). С другой стороны, пример «Временника» И. Тимофеева показывает, что свою общность интеллектуал после Смуты не представляет в категориях этноса или политии. Отличия «своих» от вторгшихся на Русскую землю «безбожних» и «еллинов» мыслятся в категориях, далеких от этнополитических представлений о «родине», «отчизне» или “patria”.

 

 


[1] С.119 - 120. «Заметки» цитируются по русскому изданию: Гвиччардини Ф. Сочинения / Вступительная статья и редакция А.К.Дживелегова. Пер. и примечания М.С.Фельдштейна. М., Academia, 1934. (Далее: Заметки, … номер, с.).

[2] «Наша религия, если и желает нам силы, то больше не на подвиги, а на терпение. Этот новый образ жизни, как кажется, обессилил мир и передал его в жертву мерзавцам. Когда люди, чтобы попасть в рай, предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще». Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. II, 2.  Здесь процитирован перевод Н.И.Курочкина 1869 г. (С. 273), далее переводы автора.

[3] «Истина и истинный путь, указываемый нам нашей религией», которые «заставляют нас меньше ценить светские почести». Рассуждения. II, 2

[4] «Дурные примеры курии искоренили в нашей стране всякую набожность и всякое благочестие, что влечет за собой бесчисленные беды и неустройства; ведь там, где существует религиозное благочестие, можно всегда ожидать хорошего, но там, где оно отсутствует, следует ожидать обратного. Первое, за что мы должны благодарить церковь и попов, это за то, что итальянцы потеряли всякое уважение к религии и стали дурными, но они в ответе еще за нечто большее, в чем вторая причина нашей погибели, — дело в том, что церковь держала и продолжает держать страну разобщенной…». Рассуждения. I, 55.

[5] «Я не знаю, однако, было ли отсутствие единства счастьем или несчастьем для нашей страны (provincia)... ибо если Италия, разбитая на многие государства (domíni), в разные времена перенесла столько бедствий, сколько не перенесла бы, будучи единой, – зато все это время она имела на своей территории столько цветущих городов, сколько, будучи единой, не могла бы иметь. Мне поэтому кажется, что единство было бы для нее скорее несчастьем, чем счастьем... Притом судьба ли Италии такова или ее жители слишком обильно наделены умом и способностями, – никогда не было легко подчинить ее единой власти, даже когда и не было церкви. Наоборот, она всегда стремилась к свободе». «Замечания относительно «Рассуждений» Макиавелли», (цитата в пер. А.К.Дживелегова: Гвиччардини Ф. Сочинения…, с. 51).