Как изучать всемирную историю : обсуждение доклада Михаэля Боргольте и выступлений членов его исследовательского проекта

Публикуем репортаж Лады Ковальчук, Ирины Редьковой и Светланы Яцык о состоявшемся 22 сентября в Высшей школе экономики коллоквиуме с участием Михаэля Боргольте и его сотрудников.

22 сентября 2015 года в Высшей школе экономики прошло очередное заседание коллоквиума по истории Средних веков и раннего Нового времени Германского исторического института в Москве, организованное совместно с Лабораторией медиевистических исследований. Михаэль Боргольте (Университет им. братьев Гумбольдтов, Берлин) выступил с докладом «Как изучать всемирную историю» (Wie Weltgeschichte erforscht werden kann) и рассказал об исследовательском проекте, руководителем которого он является на протяжении нескольких лет. Проект посвящен сравнительному изучению различных «благотворительных практик», или «фондов» (Stiftungen). Одновременно на обсуждение были представлены доклады молодых коллег и учеников профессора Боргольте, которые рассматривали роль и функции благотворительности в разных культурах – в контексте индологии, исламоведения, иудаистики, медиевистики и византинистики.

Прежде всего профессор Боргольте отметил, что под новой всемирной историей следует понимать не универсальную историю, возникшую в XVIII веке отчасти в традиции христианской истории спасения. Новая глобальная история не разделяет такого оптимизма и вовсе не рассматривает историю человечества с позиций постоянного прогрессивного процесса развития. Большое значение для новой всемирной истории имеет сравнительное изучение распространенных феноменов и явлений, характерных для многих исторических эпох и культур, поиск функционального единства или различия среди тех объектов, которые так или иначе оказываются общими для всех культур. Всемирная история отказывается от пристального взгляда единственно на религиозный или, например, политический ракурс того или иного явления, но интересуется транскультурными взаимосвязями, их анализом и соотнесением, то есть переключая внимания исследователей с одного аспекта на другой.

Достойным примером такого научного сотрудничества как раз является проект «Благотворительные учреждения в средневековых обществах: кросс-культурное сравнение» (FOUNDMED), над которым совместно работают профессор Боргольте с научными экспертами из ряда стран Европы и Соединенных штатов. В 2012 году проект был одобрен Европейским исследовательским советом и должен быть завершен весной 2017 года. По предварительным итогам проекта, помимо колоссального круга уже изданных работ по данной теме, в августе 2014 года был представлен первый том фундаментальной энциклопедии («Enzyklopädie des Stiftungswesen in mittelalterlichen Gesellschaften»), второй том (Das soziale System Stiftung) выходит в ноябре этого года. Каждый тематический раздел энциклопедии (Begriff der Stiftung, Forschungsgeschichten, Typologisierung, Periodisierung usw.) состоит из пяти независимых блоков, посвященных пяти изучаемым культурам соответственно.

Сколько-нибудь точного определения того, что понимается под фондами или разного рода благотворительными практиками, не существует, поэтому историк имеет дело с «идеальным типом», распространенным феноменом, подобно «тотальному социальному факту» (в терминологии Марселя Мосса, рассматривававшего в таком контексте дар), пронизывающего разные культуры на протяжении одного и того же временного отрезка. Благотворительность, таким образом, можно определить как многократно повторяющийся процесс материального дарения, когда донатор преследует отнюдь не всегда очевидные цели, то есть перед нами так или иначе оказывается свого рода модель «дара и отдара». Типичным примером такого социального явления для латинского христианства является собор, пожертвования в пользу которого предполагали, например, дальнейшую длительную заботу о донаторе посредством поминальной молитвы.

За рамки такой, типичной для Запада, базовой модели, выходят не только схожие (но функционально отличающиеся) благотворительные практики, характерные для истории средневековой Индии, например, но и необычные «ошибки» Западного Средневековья. Так, император Генрих II, основав Бамбергское епископство, в 1015 году даровал бенедектинский монастырь святого Михаила первому епископу Бамберга Эберхарду, наделив статусом дарителя вместо себя фигуру прелата. Афанасий Афонский основал Великую лавру на горе Афоны, деньги на строительство которой были предоставлены императором Никифором II Фокой, явно покровительствовавшего монаху-основателю и возложившего на него обязанности основать новую религиозную общину. 

Ученики и сотрудники профессора Михаэля Боргольте подробно осветили различные аспекты изучения феномена благотворительности и благотворительных фондов в исламской, индийской, православной и латинской традициях, в частности, рассмотрев движущие мотивы, скрывавшиеся за этим явлением, объекты благотворительности и ее формы.

Тильман Лозе, работающий над разделом западной медиевистики, представил историю фондов на латинском материале, рассказав о функции commemoratio умерших дарителей во время церковного богослужения в установленные канонические часы. Здесь, таким образом, благотворительность сопровождалась каритативными намерениями донатора в отношении церкви, что впоследствии особым образом формировало религиозный культ. По мере развития оффиция краткие поминальные чтения (capitulum), начиная с VIII века, цитировались на григорианский лад во время утренней молитвы (в Первый литургический час), а впоследствии установились специальные поминальные чтения во время ночной службы, состоящие из девяти связанных чтений (lectiones). Акт благотворительности в данном случае устанавливал для той или иной религиозной общины долгую итеративную традицию богослужебных практик, в ходе которых воспоминание о дарителе постоянно озвучивалось – ежедневно, каждую неделю или год, т.е. в специально установленный день памяти.

Захария Читвуд в схожей манере охарактеризовал распространенные особенности византийских благотворительных практик. Развитие благотворительности и «фондов» в православной традиции строилось на учении каппадокийских отцов. Здесь, в первую очередь, следует обратить внимание на изучение греческих понятий – агапэ, а потом филантропия. В конце  Античности можно зафиксировать такой феномен как ксенодохия на территории от Галлии до Персидской Армении. В конце VI века Юстиниан упоминает «благотворительные фонды», которые разделяет по типу нуждающихся – это сироты, больные. Основной мотив благотворительности на православном Востоке связан с литургическим воспоминанием души умершего дарителя, однако наряду с заботой о собственной душе жертвователь заботился также и о создании мирской славы. Об этом наглядно свидетельствует, например, надпись в кафоликоне монастыря Пантократора, состоящая из 44 стихов, восхваляющих исключительно добрые деяния дарителя, что является провлением memoria отнюдь не литургического характера. Вместе с тем, как и в латинском христианстве, в восточном обряде фигура ктитора заслуживала постоянно повторяющегося поминания в день его смерти или в ходе литургического цикла, как в уже упомянутом случае с императором Никифором Фокой, пожертвовашим средства на основание Великой лавры, так и, например, в подобном дарении Алексея III Комнина ряду монастырей; в частности, деньги были переданы на основание монастыря Дионисиат на Афоне. Однако, если в латинской традиции образование играло огромное значение при создании благотворительных учреждений, то для восточной традиции, напротив, было характерно отсутствие такого мотива. Юстиниан не упоминает школы или другие образовательные институции как объекты благотворительности. Поддержка образования не являлась благочестивым мотивом. Такова была общая тенденция, хотя существовали и некоторые исключения. Что касается источниковедческих трудностей, докладчик отметил необходимость и принципиальную важность критических изданий ряда источников, например, поминальных книг, типиконов, надписей, уставов, протоколов, которые позволили бы расширить понимание особенностей благотворительной деятельности в правовом, социальном и изобразительном измерении.

 

Очерченная выше христианская модель воспоминания не находит аналогии в истории средневековой Индии. Индолог Аннете Шмидт не смогла лично принять участие в коллоквиуме, однако в ее докладе, зачитанном коллегой, речь шла о заботе о бедных в индийской культуре. Исследовательница отметила, что каритативные мотивы, в отличие от исламской, христианской и иудейской культур, нашли меньшее распространении в Индии, что связано, в первую очередь, с учением о карме: бедные, сироты, вдовы, согласно этому учению, были сами виновны в своем бедственном положении. Как отмечал в своих многочисленных трудах по истории буддистской литературе Грегори Шопен, в буддизме и большинстве традиций индуизма историк не находит сколько-нибудь систематического отношения к воспоминанию об ушедшем жертвователе, равным образом личные дарения и деяния, связанные, например, с финансированием храмового строительтсва, не отражаются на погребальном обряде. Институализация благотворительности, согласно свидетельству источников, не приобрела широкого масштаба, однако в регионе Южной Индии можно найти примеры благотворительных фондов, созданных в пользу врачей и целителей. В это время лечение было связано с религиозными институциями. Собственно, лечебные учреждения, существовавшие на основе благотворительности, появились позже, под влиянием христиан и мусульман. В отличие от Византии, благотворительные фонды в Индии использовались для развития образования. Такие фонды, поддерживающие отдельных брахманов или группу учеников вокруг них, служили средством распространения религиозного учения. И все же, некоторые нормативные источники дает возможность предположить, что благотворительные фонды поддерживали образовательную деятельность при храмах или отдельных крупных монастырях.

Филипп Винтерхагер, представивший роль благотворительности в иудаизме, также полагают, что мемориальный аспект заботы о душе донатора не являлся центральным мотивом. Важной составляющей благотворительного дара считалось вознаграждении себя самого посредством акта милосердия. В целом свойственное для всей иудейской культуры, это утверждение, однако, следует дифференцировать хронологически и регионально. В восточной ветви иудизма, согласно корпусу сохранившихся египетских источников, существовала традиция составления особых списков, где были упомянуты все жертвователи общины, которые зачитывались в синагогах, однако не существует подтверждения того, что это было существенно именно для литургической практики, то есть забота о состоянии души ушедших не поддерживалась настоятелем общины на постоянной основе. Несколько иное представление о функции дарений дает модель западноевропейского иудаизма в эпоху Позднего Средневековья, в особенности на территории современной Франции и Германии. Здесь жертвователи непосредственно требовали молиться за спасение их душ в специально установленные праздничные дни или дни смерти. Существовавшие в этой традиции особые поминальные списки дарителей читались уже именно в молитвенном ключе. 

Необходимо отдавать себе отчет в том, на какие цели была в основном направлена благотворительность в иудейских сообществах. Для средневекового иудаизма благотворительность означала попытку устранить крайнюю бедность. Это означало, что более богатые члены еврейской общины должны были помогать бедным, а также «чужакам», то есть путешественникам или «беженцам», предоставляя еду и кров. Объектами благотворительности могли быть только евреи, члены еврейской общины. Благотворительность в целом была религиозной заповедью иудаизма, в частности, поддержка нуждающихся – вдов, сирот, создание инфраструктуры для путешествующих, помощь узникам, а также поддержка образования как на начальном уровне, так и более глубокого. Во многом община в целом организовывала подобные благотворительные фонды, но могли быть и частные фонды. В позднее Средневековье в Испании возникают благотворительные братства (хеврот), создававшие собственные фонды, которые могли расширяться за счет пожертвований отдельных братьев. Такая форма благотворительности возникает тогда, когда становится ясно, что общинная форма перестает действовать, особенно, в случаях, когда богатые управляют общиной и не выполняют свои обязанности по заботе о бедных и нуждающихся. Выкуп пленных (попавших в руки христиан и мусульман) был одной из задач благотворительных фондов общины, однако отношение отдельных еврейских общин к этой задаче разнилось. Если на Ближнем Востоке выкуп пленных осуществлялся достаточно часто, то в Европе достаточно скептично относились к тому, что судьба отдельных лиц должна отягощать всю общину. При этом в Европе достаточно часто именно лечебные учреждения становятся объектом благотворительности, тогда как в Леванте и Северной Африке такие учреждения неизвестны. Поддержка образования была одной из целей благотворительности. И хотя согласно учению Талмуда передача религиозного знания не должна осуществлять за деньги, существовал консенсус, что ученых необходимо поддерживать материально, если они выступают как учителя общины. Материально поддерживались и учащиеся, как местные, так и приезжие. В целом благотворительность и благотворительные фонды во много сформировали лицо еврейской общины, различия же между общинными, частными и братскими фондами требуют дальнейшего изучения.

Игнасио Санчес, отметил, что, как и в других культурах, в Исламе существовало два вида благотворительности – единичная и повторяющаяся, институализированная. Государство поддерживало сиротские дома, а также жителей в случае природных катастроф, а также выкуп должников из тюрьмы. Эта благотворительная практика уже поощрялась кораническим текстом. Кроме этих исключений, все остальные социальные потребности покрывались исламскими благотворительными фондами – вакфами, которые предоставляли пищу, кров, медицинскую помощь нуждающимся. Поддержка образования играла огромную роль в исламском мире. Уже хадисы пророка неоднократно свидетельствовали о важности учения, ради которого можно поехать и в Китай. Фонды поддерживали как ученых (улемов), так и учащихся, предоставляя последним своего рода стипендии. Элементарное образование было делом частном, однако коранические школы обеспечивали доступ к образованию и детям из семей бедняков. Медресе, где изучался Коран и сунна, поддерживались уже в Высокое средневековье султанами

Говоря о memoria в исламе, важными критериями восприятия добрых деяний и земного существования умершего после смерти докладчик назвал благие поступки, преумножение мудрости во время жизни и благочествую память о нем его потомков, которые неустанно молятся о спасении его души. Сложная практика ритуальной молитвы  и молитвы во спасение (дуа), таким образом, имели не только высокое богослужебное значение для сохранения памяти о добрых поступках умершего его потомками (или же всей общиной, если даритель был правителем), но и являлись своего рода активным процессом постоянного улучшения статуса умершего после смерти.

В ходе последовавшей за выступлениями участников дискуссии неоднократно задавались вопросы о том, как анализировать феномен благотворительности на примере материалов Древней Руси и других регионов восточного христианства. Разговор вышел и на общие темы: возможна ли все-таки глобальная история (это определение устраивало докладчика намного больше, чем более привычная "всемирная история" ), если да, то какая именно и чем она, такая, может быть нам интересна и полезна.

Лада Ковальчук, Ирина Редькова, Светлана Яцык