Король versus епископ: мусульманский вопрос в Арагонской Короне в XIV в.
Доклад Ирины Варьяш в семинаре "Антиисламские дискурсы христианской культуры Пиренейского полуострова в средние века"
13 марта 2015 года Лаборатория провела очередной семинар в рамках исследовательского проекта «Христиане перед лицом Ислама. Византия, Русь, «латинский Запад», X - XVII вв.: структурные различия стратегий accommodating cultural difference?»
Задача семинара, который собрал около 12 участников, состояла в том, чтобы продолжить работу над вопросом о том, как возникли, как эволюционировали, как выглядели (в зрелой форме) конститутивные элементы антиисламского дискурса в христианской культуре будущей Испании; какие место и вес в них имели конфессиональные, а какие – внеконфессиональные «пружины». Цель на горизонте - продвинуться вперед в анализе типологически релевантных черт отношения к исламу и мусульманам в культуре средневекового «латинского» Запада.
В этот раз семинар (как и семинар, прошедший 30 октября 2014 года) был посвящен испанскому опыту и построен вокруг доклада И.И. Варьяш (кафедра истории средних веков истор. фак-та МГУ) «Ислам в правовом пространстве латинского мира». И.И. Варьяш обратилась к так называемым ограничительным законам в истории мусульманского населения Пиренейского полуострова. Были представлены результаты исследований Ирины Игоревны, в основе которых лежали, прежде всего, документы из Архива Арагонской Короны, постановления Латеранских соборов и папские буллы, сборники обычного права.
Вопрос о так называемых ограничительных и запретительных законах традиционно выдвигается на первый план в историографии иноконфессиональных общин. Действительно, без того, чтобы хотя бы затронуть его, не обходится ни один труд исследователя, обращающегося к проблемам иудейского или мудехарского населения на территории Иберийского полуострова. Ограничительные законы упоминаются в рамках общеисторического контекста, изучаются наравне с социально-экономическими факторами, им посвящены специальные исследования. Историки видят в них основу, на которой строились отношения мусульманских подданных и короны и общества; предполагают их определяющее значение в развитии этих отношений, считают их наиболее яркими и значительными вехами. Весьма показательна книга М.Т.Феррер и Майол, недвусмысленно названная “Сарацины каталоно-арагонской короны XIV в. Сегрегация и дискриминация”. В ней автор постаралась собрать по возможности все дошедшие до нас документы, так или иначе имеющие отношение к данной теме. Картина получилась очень яркая, многообразная. Однако, автор сознательно опустил многие стороны вопроса, поставив своей целью изучение только королевской политики. Таким образом, вся история ограничительных законов рассматривается как постепенный отход короны - под воздействием общества и церкви - от тех договоров, которые в ходе Реконкисты заключались с мудехарами в форме «капитуляций».
Внимание исследователей всегда привлекает, прежде всего, сам факт появления ограничительных законов, что, безусловно, объясняется их точной адресной направленностью - в них всегда указывалось, что речь идет о сарацинских подданных королевства - и богатством материала, лежащего, казалось бы, на поверхности.
Ирина Игоревна предложила совершенно обратный общепринятому принцип рассмотрения ограничительных законов. По ее мнению, при настоящем состоянии исследований по истории мудехаров интереснее и перспективнее рассматривать их положение на фоне многообразия правовой и социальной действительности, избегая абсолютизации законодательного материала.
Что же такое ограничительные или, как они чаще именуются зарубежной историографией, дискриминационные законы? Прежде всего, надо напомнить, что это не сугубо пиренейское явление. Первые ограничительные законы были приняты на Латеранских соборах 1179 и 1215 гг., затем на Соборе в Вене 1311 г. На них христианам было запрещено проживать совместно с евреями и маврами и установлено, что те и другие должны отличаться от христиан покроем и цветом одежды.
Первоначально эти постановления не учитывались христианскими властителями полуострова, в том числе и Арагонскими королями. Однако со временем ситуация изменилась. Стали появляться распоряжения и местного, и общекоролевского значения, предписывавшие отдельное проживание, ношение особой одежды и прически, запрещавшие публичную мусульманскую молитву, совершение паломничества, работу в воскресные и другие праздничные для христиан дни, смешанные браки, строительство мечетей и др. В целом законотворчество королевской власти в области ограничительных законов было гораздо разнообразнее норм канонического права.
Каноническое право в своей аргументации ориентировалось в основном на защиту католической веры. Королевскому праву были присущи детализация, казуальность и противоречивость. Кутюмное право находилось под сильнейшим воздействием общего права и контролировалось короной. Использование всех видов правовых источников приводит к выводу, что реальная ситуация вовсе не сводилась к дискриминации, ограничениям и конфликтам. Общество оставалось традиционным в том смысле, что его жизнь была в огромной степени подчинена неписаным традициям (наряду с усиливавшими своё влияние нормами насаждаемого сверху права). В докладе было показано, что поливариативность, заложенная в природе социальных и правовых отношений традиционных обществ, давала многообразную, неоднозначную картину и в области юридической риторики того времени, касающейся иноверцев, и в области каждодневных отношений между мусульманами и не-мусульманами Пиренейского полуострова.
Дискуссия строилась и вокруг доклада И.И. Варьяш, и вокруг вопросов, которые составили «повестку дня» семинара, а именно:
- какие дискурсы отношений с миром ислама были устойчивыми и структурообразующими, а какие - таковыми не были (в христианской культуре будущих Испании и Португалии)?
- какую роль собственно богословские традиции и, шире, традиции религиозной мысли сыграли в формировании устойчивых взглядов на ислам и мусульман в христианской культуре Пиренейского полуострова?
- в чем именно состоят успехи последних десятилетий в изучении средневековых дискурсов взаимодействия с исламом в культуре Пиренейского полуострова?
В ходе дискуссии участники возвращались к примерам и казусам, упомянутым в докладе (сегрегационные решения Латеранских и других соборов, постепенно вводимые правовые предписания, запрещавшие мусульманам и христианам проживать под одним кровом, вступать в сексуальные отношения, предписывавшие особый покрой одежды, отличительные знаки на ней, особые прически; требовавшие запретить муэдзинам созывать громкими голосами мусульман на молитвы; не разрешавшие работать по воскресеньям, строить минареты, организовывать паломничества, продавать мясо христианам, расширять кладбища и пр.). И.И. Варьяш показывала, что и нормы законодательства были путаные, и региональные различия были велики, и риторика была противоречивой и, самое главное, практика отношений с мусульманами очень часто не соответствовала декларированным нормам. Поэтому, по мнению докладчицы, нельзя абсолютизировать материал правовых памятников и нужно констатировать, что и в Валенсии, и в Арагоне долгое время очень разнообразной была и правовая практика, и практика «реальных» отношений между христианами и мусульманами. Но, тем не менее, говорили заинтересованные оппоненты Ирины Игоревны, общая линия эволюции отношения к исламу и мусульманам со стороны и светских властей, и церкви, и общества на протяжении XIV – XVI вв. была более или менее однозначной: от мирного сосуществования – к всё более и более острым конфликтам. При этом складывается впечатление, что а) королевское и обычное право всё более послушно следовало ориентирам, заданным Римом и католическим духовенством вообще; б) что чем менее значительными были угрозы со стороны соседних исламских государств, тем жестче становилась политика в отношении мусульманского населения; в) что религиозно-конфессиональные установки с течением времени оказывали всё большее и большее влияние на политику и практику каждодневного существования; г) что отношение христианского общества к мусульманам всё более и более «форматировалось» идеологией религиозной нетерпимости и конфессиональными установками. Как объяснить эту динамику? Почему Московская Русь не пошла по тому же пути? Почему там законодатели не «оскорблялись» тем фактом, что мечети, минареты, возгласы муэдзинов оскорбляют христиан и профанируют сакральные пространства? Почему посольские книги с уважением отзываются о хаждах, о шейхах, о мусульманских традициях? Почему в судебных делах между христианами и мусульманами было возможно использовать Коран, а практика присяги (шерти) напрямую апеллировала к Священному Писанию мусульман?
В дискуссии возник и вопрос о том, почему при крещении испанских мусульман не использовались, как кажется, чины, подобные чинам оглашения в православной церкви? И если они использовались, то какие формулы отречения от ислама в них были включены? Наконец, как объяснить, что Московская Русь знала развитую и устойчивую систему мусульманского землевладения (при этом крепостными или просто зависимыми крестьянами выступали православные пахари), а на Пиренейском полуострове такая система не сложилась? Не говоря уже о том, что мусульмане Московского государства были интегрированы в ряды служилого сословия на тех же основаниях, что и православные дворяне, а в будущей Испании это было немыслимо…
Разумеется, все вопросы компаративистского плана были поставлены в нарочито полемической и острой, поисково-провокативной форме, так что многие различия между Московской Русью и Пиренейским опытом могут при ближайшем рассмотрении оказаться в той или иной степени иллюзорными. Но по ряду существенных параметров различия между «латинским» опытом (в его «прото-испанском варианте») и опытом православной культуры Московской Руси вряд ли предстанут как мнимые. Более того, приняв постулат сопоставимости опыта Реконкисты и опыта отношений Московской Руси с исламским миром, мы получили бы эффективный инструмент в поиске корреляций, которые объясняют драму ислама и морисков в истории Пиренейского полуострова…