Состоялась академическая дискуссия на тему "Святость и культ святых в христианской культуре Запада и Востока Европы (4): Становление культов святых князей в Киевской Руси "

Публикуем репортаж об этом мероприятии и заметку Михаила Анатольевича Бойцова "Ночная кража тела Владимира: не ритуал, а политическая интрига? (Вдогонку дискуссии)"

22 мая 2015 года в Лаборатории прошла одиннадцатая академическая дискуссия из цикла "Дискуссионное Средневековье". В этот раз предметом обсуждения стал доклад Владимира Яковлевича Петрухина "Погребение Владимира Святого".

Интерес к княжеским погребениям докладчик проявил еще во время работы над кандидатской диссертацией на тему "Погребальный культ языческой Скандинавии". В ходе выступления на семинаре в Лаборатории он рассказал об обстоятельствах смерти и погребения князя Владимира Святославовича, опираясь на описание этих событий в "Повести временных лет" под 1015 годом:

 
"Оумре же (Владимир) на Берестовѣмь, и потаиша и, бѣ бо Ст҃ополкъ Къıєвѣ. Ночью же межю [двема] клѣтми проимавше помостъ, ѡбертѣвше в коверъ и оужи съвѣсиша на землю, възложьше и на сани везъше поставиша и въ ст҃ѣи Бц҃и юже бѣ създалъ самъ". 

Исходя из убеждения, что всякий погребальный обряд - это способ нейтрализовать возможное негативное воздействие покойника на живых, Владимир Яковлевич интерпретировал слова "межю [двема] клѣтми проимавше помостъ" как описание создания некоего пролома в стене, через который вынесли мертвеца, чтобы избежать его возвращения. Подобные ритуалы, призванные обезопасить живущих, описаны в исследованиях В.Я. Петрухина и Ф.Б. Успенского и были известны скандинавам, южным и восточным славянам (например, в "Саге об Эгиле" так описываются похороны Скаллагрима (LVIII): "Потом он приказал взять ломы и проломить южную стену дома. Когда это сделали, Эгиль взял Скаллагрима под голову, другие — за ноги, и они вынесли его из дому через пролом в стене").

Подобные предосторожности докладчик объяснил тем, что современники могли опасаться вампиризмакнязя Владимира (о неупокоенности которого говорит в том числе и его изображение в Радзивиловской летописи в положении сидя и с раскинутыми руками).

В использовании ковра при переносе тела Владимир Яковлевич не видит ритуального значения, он полагает, что ковер воспринимался как "аксессуар княжеского быта", в котором, к тому же, удобно транспортировать покойника.

Докладчик также задался вопросами о том, зачем было таить тело князя Владимира и почему его увезли именно на санях, несмотря на то, что дело происходило в июле.

Свой ответ на последний вопрос предложил А.Ю. Виноградов, напомнив, что, заболев, русские князья (как, например, Святослав Ольгович) предпочитали перемещаться на санях, видимо, по той причине, что этот транспорт менее тряский, чем телега. На основании этого тезиса Андрей Юрьевич выдвинул гипотезу, что, желая утаить смерть Владимира, те, кто повез его в Киев, хотели сделать вид, что перевозят еще живого, но захворавшего правителя. Кроме того, А.Ю. Виноградов предположил, что, положив тело Владимира на сани, хоронившие его оказали ему определенную дань уважения, ибо князь никогда прежде не путешествовал на телеге: летом он ездил на коне, а зимой - в санях.

Таким образом, Андрей Юрьевич, как и присоединившийся к нему Петр Сергеевич Стефанович, склонен видеть в этом эпизоде описание частного случая похорон, а не устойчивого ритуала.

По этому вопросу мнения участников дискуссии разделились и образовались две группы: докладчик и солидарные с ним Ф.Б. Успенский и А.В. Назаренко утверждали, что в летописи описан ритуал, насыщенный магическим смыслом, а М.А. Бойцов, П.С. Стефанович и А.Ю. Виноградов выступили с противоположной точкой зрения, подчеркивая, что, если современный исследователь не может найти рациональное объяснение зафиксированному в источнике эпизоду, это еще не значит, что перед ним - описание ритуала.

Не менее оживленное обсуждение вызвал вопрос о том, как интерпретировать слово "потаиша". А.А. Гиппиус предположил, что этот термин следует понимать не как сокрытие факта смерти Владимира, а как описание процедуры обряжения мертвого тела.

П.В. Лукин отметил, что ключ к правильному пониманию описанных в летописи событий - в том, чтобы выяснить, кому было выгодно сделать публичными похороны Владимира, а кому - их утаить, а также разобраться, кто именно его хоронил. Поскольку у Святополка наверняка была поддержка в Киеве, вероятно, именно от него пытались скрыть смерть Владимира сторонники Бориса; Святополку были бы выгодны открытые похороны. Если бы их проводил он, едва ли он делал бы это тайно. Значит, можно предположить, что, эти похороны проводили сторонники Бориса, но им не удалось довести дело до конца в тайне и инициативу перехватил Святополк. Летописец же, который стремится выставить этого князя в негативном свете, не мог сказать, что святого Владимира, крестителя Руси, хоронил Святополк Окаянный, поэтому он предпочитает не называть имени организатора похорон.

Помимо указанных сюжетов, обсуждали форму возможного "помоста" между клетьми. М.А. Бойцов предположил, что речь идет о мостике, соединявшем два здания на уровне второго этажа, с которого было гораздо удобнее спускать тело на сани, чем нести его по лестницам. О.В. Белова напомнила, что во многих диалектах словом "мост" называют сени и предложила интерпретировать "помост" из летописи именно так.

В ходе дискуссии, продлившейся более двух часов, было затронуто немало других вопросов, имеющих отношение к княжеским погребениям вообще и к захоронению князя Владимира в частности. Свою лепту в беседу внес почти каждый из присутствовавших на семинаре. Поскольку тема дискуссии вызвала такой живой отклик у посетивших ее ученых, Лаборатория планирует продолжить обсуждение культов святых князей на грядущих мероприятиях и приглашает всех заинтересованных принять в них участие.

Светлана Яцык

М.А. Бойцов

Ночная кража тела Владимира: не ритуал, а политическая интрига? 

(Вдогонку дискуссии)

 

Собственные позиции спорщиков нередко становятся яснее им самим уже после окончания самого спора. Так и со мной. Подумав пару дней над содержательными возражениями оппонентов, могу представить свою интерпретацию летописного сообщения четче, чем при импровизированной реакции сначала на увлекательный доклад В.Я. Петрухина, а затем на реплики коллег.

Решающее слово в споре принадлежит лингвистам. Это они должны разъяснить, что мог понимать летописец под словами «помост» и особенно «клеть». Со времен В.Н. Татищева «клеть» принято толковать почему-то как «сени». Правда, ни сам В.Н. Татищев, ни Н.М. Карамзин не объяснили, что собой должен был представлять «помост между сенями». Объяснение появилось только позже, когда было предложено считать, что тело Владимира спускали из «верхних сеней» в «нижние», а «помост» — это просто пол, междуэтажное перекрытие. Однако у слова «клеть» имеются и куда менее специальные значения, нежели «сени»: бревенчатая жилая постройка, помещение, дом, амбар. (Притом Словарь русского языка XI — XVII вв. о «сенях» вообще ничего не знает). В любом случае речь, кажется, идет прежде всего о вполне самостоятельном архитектурном объеме — мы бы его скорее назвали срубом, независимо от функций — амбар ли это, кладовая или жилое помещение. Но тогда «помост» может не отделять одну «клеть», стоящую над другой по вертикали, а напротив, соединять между собой по горизонтали две «клети», находящиеся рядом друг с другом. Как примерно это могло выглядеть, понятно, скажем, на примере дворца в Коломенском. Ясно, что тут вопиющий анахронизм, разница в 700 лет, но подобные «мостики» большей или меньшей длины включались в дворцовые ансамбли искони — и в каменные и в деревянные.  Помнится, западные хронисты описывали даже случаи, когда из-за прогнившего дерева такие переходы обрушивались прямо под ногами князей и придворных — с травматическими и даже летальными последствиями.  

Картинка из Коломенского (в качестве не иллюстрации, разумеется, а весьма отдаленной аналогии) отлично показывает и то, насколько удобно было бы погрузить тело, спущенное с такого «помоста», на подогнанные снизу сани. А какая практическая польза была бы в том, чтобы доставлять тело мертвеца из «верхних сеней» в «нижние»? Или, как у С.М. Соловьева, не согласившегося на «сени», но все равно считавшего, что князя спускали из одного помещения в другое — этажом ниже («проломав пол между двумя клетьми»)? Прагматическая бессмысленность такого действия (изобретенного, боюсь, самими же историками: летописец ничего не говорит о «сенях» — что нижних, что верхних — и не настаивает на том, что одна «клеть» находилась над другой, будучи отделенной от той перекрытием) естественно должна была привести рано или поздно к тому, чтобы заподозрить в нем какой-то темный магический ритуал. Сделал это первым, кажется, еще А.А. Котляревский («О погребальных обычаях языческих славян» 1868, с. 124-125) и он же привел ряд аналогий, найденных им "у племен немецких и славянских", которые с тех пор обычно так или иначе воспроизводятся (с различными дополнениями) в литературе.

При этом уже сам А.А. Котляревский явно испытывал трудности с объяснением деталей обнаруженного им "языческого обычая". Он пишет: "Как бы ни объясняли точный смысл слов летописца, несомненным останется, что тело Владимира было вынесено не чрез дверь, а чрез пролом". Однако это его описание незаметно искажает слова летописи и не соответствует приведенной тут же теории (с которой А.А. Котляревский всецело солидарен), что тело князя было спущено "с верхних в нижние сени чрез проломанный помост" (т.е., видимо, через проломанное междуэтажное перекрытие). Кажется, во всех приводимых историко-этнографических параллелях мертвое тело выносят через пролом в стене (а не в полу) вон из дома (а не спускают с этажа на этаж). Смысл такого действия более или менее понятен: опасный покойник должен покинуть дом и забыть обратный путь в него. Какой смысл спускать покойника с верхнего этажа на нижний? И как его потом выносят из "нижних сеней"? О новых повреждениях постройки летописец не упоминает. Не значит ли это, что из "нижней клети" (из "нижних сеней") Владимира должны были вынести (в логике такой интерпертации текста летописи) как и положено, через дверь - вопреки небрежному пересказу А.А. Котляревского, вычитавшего в тексте то, чего там нет? Разве бывают сени без двери, внутрь которых можно загнать сани? И что за непонятный ритуал у нас в итоге получается? Дорогу внутрь дома от покойника никак не скрывают, а запутать его стараются только насчет лестницы на второй этаж? Значит, пугать народ на первом призраку можно сколько угодно, и только наверх - в княжескую спальню (где сам и умер), - подниматься ему заказано! Очень странная этнография получается. Моя теория с горизонтальным переходом между двумя самостоятельными срубами и то лучше подходит: там хоть покойника через пролом действительно совсем из дома убирают...

Вообще-то летописец нигде не намекает на то, что Владимиру требовался какой-то особый похоронный обряд, что он или его окружение впали в язычество, что мертвый князь представлялся настолько опасным в глазах его близких, что потребовались специальные меры ритуальной предосторожности, дабы он не возвращался по ночам и не сосал кровь у живых и не похищал детишек... Напротив, летописец славит Владимира, называет блаженным и сравнивает его в пространном энкомии с Константином. Весь эпизод передается им не в контексте описания каких-то девиантных религиозных воззрений, а в контексте политических интриг — в этом пункте мне ближе всего мнение П.В. Лукина, прозвучавшее в дискуссии. 

Ближние люди князя скрывают смерть Владимира — «потому что Святополк был в Киеве». То, что скрывают они кончину князя именно от Святополка, дожидаясь возвращения Бориса, считал само собой разумеющимся еще В.Н. Татищев, за ним Н.М. Карамзин, а с некоторыми оговорками и С.М. Соловьев. Напротив, Е.Е. Голубинский полагал, что это Святополк пытался скрыть кончину отца, а бояре тайно вывезли тело с целью оповестить киевлян. А.А. Шахматов, находясь под впечатлением от труда А.А. Котляревского, сначала сказал, что тайного вывоза тела не было, поскольку просто выполнялся особый погребальный обряд, потом все же признал, что Святополк стремился скрыть факт кончины Владимира, — и, наконец, вообще заподозрил в данном месте (без особых на то формальных оснований) серьезную порчу текста.  (Разыскания, с. 71-73) 

Между тем если согласиться с предлагаемой мной «топографией» части берестовского дворца, внутренне непротиворечивое объяснение сцены выстраивается до какого-то момента без особого труда. У нас хватает сопоставительного материала — письменного, археологического и изобразительного — из разных стран и столетий (пускай и не обязательно из Руси начала XI в.), для утверждения, что в княжеских резиденциях покои государя и его близких находились всегда на втором — верхнем этаже, тогда как нижний отводился для того или иного вспомогательного персонала. 

Ближний круг (имеющий доступ на второй этаж) решает скрыть смерть князя прежде всего именно от этих людей «с первого». Т.е. «бояре» собираются еще какое-то время разыгрывать наверху «историю болезни» для «нижних». Сохранять в палатах тело (в середине июля) неудобно (да и не по-христиански это — не доставить мертвеца в церковь), но и незаметно вынести по лестнице и через дверь — нельзя. Притом не столько по техническим причинам, на которые я упирал в дискуссии, сколько по «социальным»: нормальный вынос тела никак нельзя будет скрыть от кого-то, чьей реакции следует опасаться. Речь идет явно не о дворне, а о людях более значительных. Дворня проблемы не представляет: сани запрягают и подгоняют, ворота (в огороженной, надо полагать, резиденции) открывают, сани с дворцовой территории выпускают. Все люди, которые это делают, вполне послушны «ближнему кругу». Пускаться на какие-то ухищрения (которым спустя много лет будет дивиться летописец), чтобы обмануть их, нет никакой необходимости. Но вот внутри здания, на первом этаже и, видимо, в сенях или поблизости от них, скажем, в гриднице, днюют и ночуют какие-то люди, для которых воля даже ближних бояр — не указ, которые будут действовать самостоятельно и притом вразрез с боярскими планами, стоит им только узнать о кончине Владимира. Отчего боярам — вряд ли уж относящимся к робкому десятку — и приходится всерьез опасаться тех, снизу, придумывая такие ухищрения, как разбор пола в переходе между «корпусами» посреди ночи, чтобы спустить на веревках тело князя, замотанное в ковер, прямо на сани. 

Люди, встречи с которыми бояре стремятся избежать, не относятся к круглосуточной страже (та должна быть как раз у ворот и на дворе, но ее-то бояться, видимо, нет причин) и по ночам спят, так что могут не заметить, как отъедут сани — иначе не стоило и пытаться. А.Ю. Виноградов и П.С. Стефанович хорошо объяснили нам во время дискуссии, что сани были вполне обычным — и притом даже удобным и почетным — средством передвижения не только зимой, но и летом. Тут можно добавить, что сани должны были производить меньше шума, чем телега, а это представлялось в данной ситуации немаловажным. 

Тем не менее характер связи между таинственными людьми на первом этаже резиденции в Берестове и Святополком в Киеве так и не прояснен. Конечно, проще всего предположить, что «ближний круг» желает передать (вероятно, по воле покойного) власть младшему брату — Борису, тогда как среди берестовской гридни имеются верные и сильные сторонники старшего брата — Святополка. Борис ушел в поход на печенегов, а Святополк как раз находится в Киеве — хотя (если верить Титмару) и в заключении. При том, что судьба, похоже, улыбнулась Святополку, сторонникам Бориса остается надеяться лишь на то, что младший брат успеет вернуться в Киев с верной дружиной прежде, чем князем будет провозглашен старший. 

Если в этом была цель заговора, то он полностью провалился. Но как именно провалился, из скомканного рассказа летописца остается непонятным. Похоже, что хотя незаметный вывоз тела князя из резиденции удался, у заговорщиков не получилось соблюсти конспирацию после доставки его той же ночью в Десятинную церковь. В их интересах было бы быстро и тихо спрятать тело внутрь давно уже, надо полагать, заготовленного саркофага, отложив отпевание до возвращения Бориса. Однако из-за случившейся огласки начинается на первых порах стихийное, а потом, видимо, уже и вполне организованное прощание, которое длится некоторое время и заканчивается торжественным погребением. Кто его проводит, летописец не сообщает, но участники нашей дискуссии вполне убедительно предположили, что похоронными торжествами уместно, и к тому же выгодно, было руководить Святополку, надо полагать, немедленно освобожденному из заключения после распространения внезапной вести о кончине его то ли отца, то ли отчима. 

Если заговорщики действительно были сторонниками Бориса, то вряд ли их ожидал особый почет после прихода Святополка к власти. Распространение истории о том, как они тайно вывозили тело мертвого князя, в правление Святополка должно было, скорее всего, служить диффамации проигравшей «партии Бориса». Видимо, рассказывали ее весьма настойчиво — отчего летописец, работавший много позже тех событий, не смог обойти ее молчанием, несмотря на всю свою враждебность к Святополку. Впрочем, если это и был элемент пропаганды «Окаянного», то летописец отлично сумел его «обезвредить», да еще так, что мы до сих пор не можем толком разобраться, о чем в этом эпизоде, собственно, шла речь.