• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Михаил Бойцов выступил с докладом "Священный Венец: реликвии как символы власти в средневековой Европе" на заседании семинара «ЭЙДОС». Москва

Михаил Бойцов прочитал доклад "Священный Венец: реликвии как символы власти в средневековой Европе" на заседании научно-теоретического семинара Института мировой культуры МГУ им. М.В. Ломоносова «ЭЙДОС. Новые подходы в исследовании мировой культуры» под руководством А.М. Лидова.

7 июня 2012 г. Михаил Бойцов прочитал доклад "Священный Венец: реликвии как символы власти в средневековой Европе" на заседании научно-теоретического семинара Института мировой культуры МГУ им. М.В. Ломоносова «ЭЙДОС. Новые подходы в исследовании мировой культуры» под руководством А.М. Лидова.

 

На протяжении Средневековья священные реликвии служили не только для поклонения, но и для освящения власти государей, приобретая функции инсигний. Политическое и «конституционное» значение священных корон, копий и т. п. предметов было различным, как и ожидания, с ними связывавшиеся. Зато общим для них было включение в материальную плоть предмета священных реликвий — почти исключительно страстных. Предполагать здесь христианизацию неких давних римских практик оснований нет, ведь венцы римских императоров, будучи порой весьма дорогими в материальном отношении, судя по всему, не представляли собой сакральных предметов. Венец же, содержащий в себе священную реликвию, оказывается новшеством, появление которого, похоже, можно довольно точно датировать концом IV в. и даже объяснить из стечения определенных политических обстоятельств. Это тем более интересно, что перемены в символическом оформлении власти происходят, как правило, постепенно, а революционные новации случаются сравнительно редко. «Авторских» изобретений в этой кончервативной сфере не так уж много — тем более, закрепившихся на сколько-нибудь продолжительное время. Между тем, имя автора самого первого «венца Константина», похоже, назвать можно. Тем не менее, его изобретение, которое, как выяснится позже, ожидало большое будущее, предстает результатом не только индивидуального озарения, но и глубинных перемен в восприятии как императорской власти, так и христианства.