Вавилонский Талмуд как позднеантичный синтез иудаизма

В семинаре «Символическое Средневековье» открылось новое направление:  позднеантичная и средневековая иудаика. С докладом о языке Талмуда выступил известный антиковед и гебраист, заведующий кафедрой иудаики ИСАА МГУ Аркадий Бенционович Ковельман. Рассказывает студентка второго курса факультета истории Вера Раскина

Аркадий Ковельман

Вавилонский Талмуд как позднеантичный синтез иудаизма

Известный антиковед и специалист по истории иудаизма изящно связал позднюю Античность, Средневековье и иудаизм, выбрав Вавилонский Талмуд в качестве источника в своем докладе. В заявленной теме Гемара должна была быть представлена в качестве синтеза иудаизма в позднюю античность, и собравшаяся публика замерла в ожидании открытия этого занавеса.

Талмуд, представлявшийся многим на протяжении столетий, по словам Ковельмана, «кучей мусора», неструктурированным собранием сочинений неизвестных авторов, предстает в рассказе докладчика в совсем ином свете. В качестве альтернативной точки зрения Ковельман представил слушателям теорию Джейкоба Ньюснера, который  считает, что «трактаты Талмуда – чистой воды Аристотель». Сам Аркадий Ковельман интерпретирует эти тексты, не забывая об их эзотерическом смысле, не сводя их к эллинской философии.

Расправив лоскутное одеяло Талмуда, А. Ковельман в своем докладе остановился на одном из лоскутов – части Хагига из раздела Моэд Мишны. Этот трактат посвящен трем паломничествам в году – Песаху, Шавуоту и Суккоту.

Ковельман задал темп в своем докладе уже с самого начала – взорам публики сразу были представлены отрывки из Хагиги, к анализу которых докладчик с увлечением приступил уже с первых минут. Ковельман показал важность анализа конкретных слов Талмуда: например, встречающийся во второй части Мишны глагол «ирэ» может переводиться как «явиться» и «видеть». Так иудеи после разрушения Храма могли «связываться» с Б-гом – видениями или явлениями в Иерусалим три раза в год. Именно с этого момента и начинается поиск метафор Ковельманом в Хагиге. Историк утверждает, что с пониманием метафор Хагиги приходит понимание структуры трактата. В качестве доказательства своей теории структурализма Ковельман подробно разобрал с нами притчу из Хагиги о четырех вошедших в Пардес. По наблюдениям докладчика, метафоры притчи перекликаются с метафорами в апокрифическом "Евангелии от Филиппа2, в «Переселении Авраама» Филона Александрийского.

            И тут Ковельман перешел к следующей части доклада: к категориям «полноты» и «опустошения» в Хагиге. Эти категории заметны нам в таких пассажах, как (в вольном пересказе докладчика) «Опустошив себя, Иисус умер» и «Опустошив себя, народ Израиля умер».

Подводя итоги, А. Б. Ковельман настаивал на том, что текст Хагиги – не философский, так как в нем не присутствует развития какой-либо логической идеи. При этом авторы Талмуда пытаются объяснить все произошедшее не философски, но все же с помощью философских инструментов. В интерпретации Ковельмана, этими инструментами стали метафоры. В этом выводе докладчика и заключается тот самый синтез позднеантичного иудаизма – синтез, который основан на осмысленных аллегорических и метафорических доводах в текстах анонимных авторов.

          Заключительные слова докладчика о том, что смысл надо собирать самому, по-видимому, повергли собравшихся в философско-лингвистический экстаз, но задумчивое молчание, прерванное Михаилом Бойцовым, продолжалось недолго, и оживившаяся публика с интересом приступила к дискуссии. Вопросы медиевистов, гебраистов и студентов встречались подробными и увлекательными ответами Аркадия Ковельмана.

                                                                                                                  Вера Раскина