Грамматика и синтаксис религиозно-мистической метафорики Мехтильды Магдебургской. Доклад Е.Р. Сквайрс в "Символическом Средневековье"

4 марта 2014 года состоялось очередное заседание семинара лаборатории медиевистики в рамках цикла «Символическое Средневековье», на котором представила доклад доктор филологических наук, профессор МГУ Екатерина Ричардовна Сквайрс.

4 марта 2014 года состоялось очередное заседание семинара лаборатории медиевистики в рамках цикла «Символическое Средневековье», на котором представила доклад доктор филологических наук, профессор МГУ Екатерина Ричардовна Сквайрс.

В начале своего выступления Екатерина Ричардовна сделала акцент на том, что работает на кафедре германской и кельтской филологии и преподает историю и филологию германских языков, поэтому интерес к теме, которая потребовала разбора сложной метафорики Мехтильды, «напал» на нее, как выразилась докладчица, с неожиданной стороны. В 2009 году в библиотеке Московского университета в отделе редких книг и рукописей был найден неопознанный немецкий манускрипт, который привлек к себе особое внимание, поскольку оказалось, что это одна из самых старых прижизненных рукописей Мехтильды Магдебургской. Она была написана в той же области, где творила Мехтильда, вероятно, на том диалекте, которым пользовалась сама женщина-мистик, поэтому эта рукопись была оценена как «лучшая», то есть самая близкая к оригиналу, тогда как все остальные были на 60-70 лет моложе, написаны в разных частях Германии, в основном на южных диалектах. Однако в найденной рукописи была еще одна особенность: при ее изучении был обнаружен фрагмент текста неизвестного происхождения, который не соотносился с другими сочинениями Мехтильды, что сразу же породило множество вопросов, и прежде всего следующие: является ли этот фрагмент ранее не известным текстом, принадлежащим самой Мехтильде, или же это вставка из какого-то другого сочинения? До сих пор исследователи ищут ответы на эти вопросы.

Изучением этой рукописи Екатерина Ричардовна занялась совместно с Наталией Александровной Ганиной (доктор филологических наук, профессор МГУ) и Найджелом Палмером (Оксфордский университет). Непосредственной целью докладчицы стало изучение содержания рукописи и его знаковой природы для того, чтобы, как она выразилась, «преодолеть зазор между тем, что сказано, и тем, как это сказано» (то есть между морфологией текста и его синтаксисом).

После развернутого вступления докладчица перешла к основным вехам жизни и творчества Мехтильды. Известно, что Мехтильда происходила из рыцарского сословия. Родилась она в 1207 году, в 12 лет почувствовала своё «призвание» (на этом слове докладчица сделала особый акцент) уйти из мирской жизни (не в монахини, но поближе к духовной сфере), объясняя это тем, что к ней обратился Бог. У нее начались видения (божественные откровения). Почти всю жизнь она прожила в ордене бегинок в Магдебурге, вероятно, рассказывала другим о своих видениях, пока примерно к 1250 году духовник не убедил ее записать эти видения, чтобы о них могли узнать все. В результате появилось сочинение «Струящийся свет Божества». Вторую половину жизни Мехтильда прожила в монастыре Хельфта (Айслебен), и ставшем местом ее упокоения в 1282 году.

После краткой биографической справки Е.Р. Сквайрс сделала некоторое отступление, обратив внимание слушателей на то, что в то же самое время, помимо Мехтильды Магдебургской, пользовались известностью и другие визионерки: две из того же монастыря Хельфта – Мехтильда Хакенборкская («Мехтильда-младшая») и Гертруда, а также одна родом из Антверпена – некая Хадевих. Все эти дамы были хорошо образованны, в отличие от Мехтильды-старшей, которая сама признавалась в своей неучености. Если «сообитательницы» Мехтильды, оставившие, кстати,  немалое ученое наследие, писали на латинском языке, а Хадевих на будущем нидерландском, то Мехтильда выбрала средненемецкий язык, и этот выбор был неслучаен. Вряд ли стоит совсем уж серьезно относится к ее заявлениям о незнании латыни, ведь корни некоторых ошибок в ее немецком явно уходят в латынь. Однако для своего сочинения она выбрала язык, на котором уже создавалась обширная литература, и который использовался в придворной и общественной жизни. Правда, сама она объясняла свой выбор тем, что именно на этом языке к ней обратился Господь.  В любом случае, произведение Мехтильды получилось куда выразительнее, чем откровения других визионерок, и она «в поэтической силе не знала себе равных», как отмечает исследователь Курт Ру.

Разбирая морфологию сочинения, докладчица на основании внушительного ряда примеров показывает, что Мехтильда сама создает терминологию языка мистики, уделяя внимание значению каждого слова. Описывая познание Бога чувственным опытом (cognitio dei experimentalis), что было характерно для визионерок, в противовес теоретическому знанию Бога (cognitio die doctrinalis), характерному для мужчин-мистиков, Мехтильда осознанно выбирает язык метафор, как способ выразить невыразимое. Метафоры ее разнообразны: она заимствует множество топосов из библейского контекста, из современной литературы (особенно интересуют ее Вольфрам фон Эшенбах и Генрих фон Фельдеке) и даже из бестиариев, на что указывает изобилие зооморфных символов в ее сочинении.

Мехтильда сочетает метафоры, не обыгрывая их по отдельности. Она помещает одну метафору в другую («заглянула в сердце, а там стоит Христос») или выстраивает ряды, как видно из цитаты: «О благородный Орел, о сладостный Агнец, о жар Огня, воспламени меня!» (пер. Н. Ганиной). Интересно отметить, что Мехтильда использует метафоры не для украшения текста, а для того, чтобы построить ассоциативный многомерный образ.

Увлекшись поражающими воображение образами средневековой немецкой мистики, докладчица и слушатели не заметили, как прошло куда больше часа, обычно отводимого выступающему на нашем семинаре. На разбор синтаксиса практически не оставалось времени, но Екатерина Ричардовна отметила, что форма, в которую Мехтильда облекает свои мысли, важна никак не менее их содержания. И что еще любопытнее: между формой и содержанием у нее есть «содержание формы»: Мехтильда обращает внимание, ко всему прочему, и на сочетание компонентов внутри своего произведения, вплоть до конкретного синтеза словосочетаний.

После такого глубокого погружения в немецкую женскую мистику XIII века у впечатленных слушателей было только одно желание: поскорее познакомиться лично со столь волнующим и насыщенным символизмом произведением или же перечитать его в новом переводе, выполненном Н.А. Ганиной. Впрочем, доклад на столь сложную тему, как и следовало ожидать, вызвал ряд вопросов и комментариев у слушателей. В дискуссии приняли участие Михаил Хорьков, Михаил Бойцов, Олег Воскобойников и Светлана Яцык.

                                                                                                                              Текст Полины Василенко