К вопросу о методологических перспективах правовой истории: доклад И.И. Варьяш

Правовая история в медиевистике обладает давней традицией. Я вижу мою задачу не столько в том, чтобы поделиться своим видением особенностей и этапов развития этого направления, сколько в том, чтобы познакомить вас с собственными новыми разработками в этой области.

Поскольку я занимаюсь практической историей, все мои теоретические построения, подходы применяются на конкретно-историческом материале определенной эпохи и региона. В связи с этим следует сразу обозначить, что моей исследовательской площадкой является XIV в., Арагонская Корона и право мусульман, т.е., как теперь принято формулировать – право меньшинства (minority) в правовом и политическом поле христиан.

Разумеется, работа на такой площадке требует от исследователя специальных знаний в области истории ислама и выводит на целый комплекс проблем взаимодействия западной и восточной цивилизаций, культур и их правовых традиций в средние века. (как раз это для нас было бы понятнее). Однако их обсуждение может увести нас очень далеко от главного сюжета беседы – новых подходов в правовой истории. Поэтому я бы хотела заранее оговорить, что при всей экзотичности (для большинства медиевистов) площадки, она имеет прикладной характер.

В то же время именно такой исторический материал, необходимость найти данные о праве мусульманских общин в Арагонской Короне, послужили толчком к поиску нового метода. Осуществить исследование на базе известных методов не представлялось возможным по той простой причине, что внутренних источников по истории пиренейского шариата практически не сохранилось.

Западная историография с этим состоянием дел давно смирилась и активно развивает тему мусульман как подданных христианских государей, опираясь на единственный представительный комплекс источников – королевскую документацию. Но западные историки не проявляют специального интереса к правовой истории. Моя же цель – право сарацин – сложнее, поскольку ее достижение предполагает использование и прямой, и косвенной информации источников.

В общем-то вся историческая наука a priori ориентирована на осмысление лишь малой части необъятного объема исторического прошлого и интерпретации на ее основе целого. То же и в случае с изучением права: бо́льшая его часть остается сокрытой, а в имеющихся источниках отражается малая доля правового «целого».

Если принять право традиционного общества, со всем его многообразием, за нечто цельное, существующее в социальном пространстве, то станет возможным допустить, что различные составляющие целого будут проявляться в общем, т.е. они будут вступать друг с другом во взаимные отношения. В этом случае даже о скрытых объектах может быть найдена новая информация.

В основе разработанного подхода лежит идея о существовании в средние века правового пространства.

Правовое пространство включает в себя систему права, писаные и неписаные нормы, восприятие и правовые представления, правовую культуру, правосознание и т. д., т. е. весь комплекс категорий, при помощи которых мы изучаем регулирование общественных отношений в области права. Правовое пространство не совпадает ни с правовой системой, ни с правом, поскольку отличается от них ярко выраженным социальным компонентом.

Правовое пространство существует благодаря бытующим в данном обществе и в конкретное время устойчивым, базовым представлениям о правом и неправом, о формах регулирования отношений и нормах правового поведения.

При таком подходе социальное приобретает дополнительное значение в исследовании сугубо правовых сюжетов, а изучение права вписывается в широкий социальный контекст.

Правовое пространство является средой воплощения права и правовой деятельности людей и власти, своеобразной сетью связей, представлений и социально-правовой информации. Так, изучая королевские дипломы, мы изучаем информационный след, оставленный в правовом пространстве отношениями разного уровня и сложности.

При таком подходе лишаются смысла некоторые уже ставшие привычными для правовой истории установки: например, деление права на практику и норму, теорию и общественное восприятие. Изучение правового пространства не отменяет это деление, но по-новому ставит перед историком исследовательскую задачу, смещает фокус научного поиска. Речь теперь не идет об изучении судопроизводства и нормативного материала (законы, ордонансы, обычаи городов и т. д.) и о соотношении первого со вторым. Больше не ставится вопрос о сравнительном изучении развития юридической мысли и общественных представлений о праве, суде, законах и т. д.

На современном этапе развития исторической науки и так очевидно, что между теорией и практикой, задачами интеллектуалов и привычками обывателей существует «вилка», а ее размах сам по себе ничего не означает, но требует дополнительной интерпретации, исходя из конкретно-исторической информации.

Внутри правового пространства и нормы, и судебные казусы лишаются самодостаточности, которой в исторической действительности они никогда не обладали, но которую им традиционно приписывают. Анализируя их, я предлагаю главное значение придавать проявляющимся через них социальным связям, механизмам осуществления правотворчества, формам правовой реакции.

Мне представляется, что перспективы правовой истории сегодня неразрывно связаны с усложнением понимания социальной информации.